– Куда! Не пускай ее… Петр, держи!.. Ах ты, творец милосердный! Уведите ее скорее!.. – воскликнул Савелий.
Петр бросился к жене и с помощью Палагеи увел ее в избу. В это время кордонный соскочил с тележки.
– Ты здесь хозяин? Ты за вином посылал? – спросил он, обращаясь к старику, который не мог прийти в себя.
– Я, батюшка…
– С вином поймали!.. Эко дело! Ах! Схватили! Взяли! – спешил пояснить черномазый мужичок, снова пуская в ход глаза и руки.
– Точно, батюшка, поймали! – сказал Петр, появляясь на крыльце и быстро спускаясь на двор.
Савелий ударил себя ладонями по полам полушубка и с сокрушенным видом замотал головою.
– Дядюшка… не знал я… Не знал, дядюшка!.. – рыдая, заговорил Гришутка. – Микулинские мельники научили… Сказали: тот кабак ближе…
– Кто ж за вином-то посылал? Ты, что ли? – повторил опять кордонный, дерзко поглядывая на Савелия.
– Мы посылали! – отвечал Петр, потому что отец мотал только головою и бил себя ладонями по полушубку.
– А вы кто такой? – спросил кордонный Петра.
– Я сын его… Я, батюшка, – подхватил Петр, – встрелся я с ними, как они уж к нашим воротам подъехали…
– Сейчас только встрелся! – вмешался опять маленький помолец, – подъехали, – он тут! Смотрю: и я подошел! Эко дело!..
– Об этом после расскажешь, – перебил кордонный. – За вином посылал вот он, – стало, он и ответит… Эки разбойники! – присовокупил он, разгорячась, – свой кабак под рукою… нет, в другой посылать надо!..
– Не знал я ничего!.. На мельнице научили… – промолвил Гришутка, истекая слезами.
– Молчи! – сказал Петр.
Мальчик приложил ладонь ко рту, прислонился лбом к тележке и заревел громче прежнего.
– Да что же это, батюшка… Как же так? – сказал Савелий, нетерпеливо махая рукою в ответ помольцу, который мигал, дергал его за рукав и делал таинственные какие-то знаки.
– С вином попался, – и все тут! – возразил кордонный. – Попался в селе у нас, как только из кабака выехал; вино у нашего старосты осталось, там и печать к бочонку приложили.
– Печать приложили! Припечатали!.. – отчаянно возопил Гришутка.
– Плохо дело! – крикнул помолец, приходя весь в движение. – Затаскают, дедушка, затаскают!.. Лопни глаза – затаскают!..
– А то как же, так, что ли, сойдет? – перебил кордонный. – Известно, проучат! Будешь знать, как в чужую губернию за вином ездить! Сказано: не смей, не приказано! Нет, повадились, окаянные! Нонче поверенного ждем; ему передадут, примерно, все расскажут… Завтра же в суд представят…
До настоящей минуты Савелий бил только руками по полушубку и мотал головою с видом человека, поставленного в самое затруднительное положение; при слове «суд» он поднял голову, и в смущенных чертах его заиграла вдруг краска; даже шея его покраснела. Слово «суд» подействовало также, казалось, и на Гришутку; между тем как шли последние объяснения, он стоял с разинутым ртом, в который продолжали капать слезы; теперь он снова припал опять лбом к тележке и снова наполнил двор отчаянными рыданиями. Петр переминался на месте и не сводил глаз с отца.
– Вот беду-то накликали! Вот греха-то не чаяли! – произнес наконец старик, оглядывая присутствующих.
Он еще хотел что-то прибавить, но вдруг переменил намерение и быстрыми шагами пошел к маленькой калитке, выходившей к ручью.
– Послушай, добрый человек!.. Эй, слышь! – сказал он останавливаясь в калитке и кивая кордонному, – подь, брат, сюда… На два словечка!..
Багровое лицо кордонного приняло озабоченный вид; он направился к калитке, показывая, что делал это неохотно, – так, только из снисхождения.
– Послушай, добрый человек, – заговорил Савелий, отводя его к пруду, – слышь, – промолвил он, пожимая губами, – слышь! Нельзя ли как… а?
– Это насчет чего? – спросил тот более смягченным тоном и как бы стараясь взять в толк слова собеседника.
– Сделай такую милость, – упрашивал старик. – Сколько живу на свете, греха такого не было. Главная причина, мальчик попался! Через него все вышло… Ослобони как-нибудь… а? Слышь, добрый человек!..
– Теперь нельзя, никаким, то есть, манером… Печать приложили! К тому, дело было при свидетелях… никак нельзя…
– Сделай милость, – продолжал старик, неудовольствуясь на этот раз умолять голосом, но пуская еще в ход пантомиму и убедительно разводя руками, которые дрожали.
Серые, плутоватые глаза кордонного устремились к амбару, за которым слышались голоса Петра и помольца; после этого он отступил еще несколько шагов от калитки.
