возможно, они убили его. Что будет с Джейсоном, если он узнает? Он слишком юн, чтобы спокойно воспринять такое. А ты к тому же хочешь во все это вмешаться! С тобой ведь может что-нибудь случиться, Харпер. Пожалуйста, не нужно ездить никуда.
Харпер с изумлением смотрел на нее, осознавая, что Анни боится за него. Господи, когда же это было в последний раз — чтобы кто-нибудь тревожился за него? Пожалуй, единственным человеком, кроме Трейса, который действительно мог беспокоиться за него, был отец…
— Если мы хотим узнать, что же на самом деле произошло с Майком, мне нужно ехать, Анни. Пока Джейсону ничего не нужно знать. Потом, в конце концов, этим я зарабатываю на жизнь. Это моя работа.
— Я знаю, — Анни снова отвернулась к окну — словно бы между ней и Харпером внезапно возникла невидимая стена. — Но не думай, что я не буду волноваться. И обещай мне…
Она все-таки обернулась, чтобы по смотреть Харперу в глаза.
— Обещай мне, что будешь осторожен.
— Конечно, буду.
«Конечно, я буду осторожен».
Эти слова звучали в ушах Харпера все время, пока он устраивал для щенков маленькую дверку в сарае.
Он заверил Анни, что будет осторожен, причем таким тоном, словно бы ни о чем ; другом и думать было нечего. А думать-то как раз было, о чем. Конечно, он будет осторожен — такова его работа, такова его натура. Он всегда был осторожен. Черт побери, разумеется, он вовсе не стремился умереть — и уж, конечно, не собирался умирать по собственной беспечности или небрежности.
Однако у него были и другие причины. Не то чтобы привычка делать свое дело хорошо и нежелание умирать были недостаточными поводами для осторожности; просто ему вдруг подумалось, что должна быть еще какая-то причина.
Как у Трейса, например. Вот уж кто всегда будет осторожен — есть из-за чего! У него прекрасная, удивительно красивая жена, от которой он без ума и которая любит его не меньше, чем он ее, да к тому же двое сыновей, которых еще нужно вырастить и воспитать. Помимо работы, у него есть еще и личная жизнь. Из-за этого стоит каждый вечер, что бы ни случилось, возвращаться домой.
У Харпера такой жизни никогда не было — впрочем, он никогда не тосковал по ней и не нуждался в ней. И сегодня впервые ему предоставился случай задуматься…
Джейсон. Джейсон был достаточной причиной, чтобы быть осторожным. И Анни. Но они не были его семьей, к которой он должен был обязательно вернуться вечером. Он не был неотъемлемой частью их жизни — как и они не стали еще частью его жизни. Время, которое он намеревался провести с ними, подходило к концу. Не может ведь он вечно околачиваться на ферме! Да, они с Джейсоном начали гораздо лучше понимать друг друга за последние несколько дней. Но как только вопросы с махинациями с крадеными автомобилями и смертью Майка будут разрешены, у Хар-пера будет не больше причин оставаться на ферме, чем воды в Кроу-Крик в середине августа.
Харпер так и не решил еще, каковы же его чувства к Анни. Он только успел понять, что ему хорошо с ней и Джейсоном на ферме. Здесь он обрел покой, здесь его жизнь стала полной. Когда он касался Анни, его сердце начинало биться чаще и кровь быстрее бежала в жилах. И чувство его к ней было большим, нежели просто физическое влечение.
Но было ли этого достаточно? Сумел бы он любить ее так, как того заслуживает женщина: сердцем, душой, телом? Как узнать, есть ли у человека силы дать кому-либо такую любовь? Он думал, что все это есть у него — но, быть может, это была просто ностальгия, желание тепла, потребность любить… Старая любовь — любовь, которая жила в нем много лет назад. С такой неуверенностью в душе он не мог ничего решать. Это было бы нечестно по отношению ко всем ним.
Анни превратилась в красивую женщину. Быть может, отчасти ему было так трудно решить, какие чувства он испытывает к ней, потому что она все это время вела себя с ним так отстраненно, так сдержанно. Ее поведение смущало его.
Смущало? Черт побери, да это просто выбивало его из колеи!
И это тоже было неправильно. Анни имеет право поступать так, как считает нужным. Если она боится довериться ему, открыть душу, не забывая об испытанной когда-то боли, то он не должен оказывать на нее давление. Насколько он понимал, она стала гораздо более сдержанной, чем та юная девушка, в которую он влюбился когда-то. Насколько он понимал, она не хотела, чтобы в ее жизнь так скоро вошел другой мужчина. Может быть, она просто хотела немного побыть свободной, жить самой по себе.
Но, даже если это и так, разлука с ней была для Харпера равнозначна смерти.
Когда Джейсон вернулся из школы на следующий день, дверь, которую Харпер соорудил для щенков, привела его в восторг: теперь малыши могли входить и выходить из сарая когда им вздумается, а если будет нужно, дверь можно запереть, чтобы не пускать их внутрь или, наоборот, не выпускать из сарая.
Из окна кухни Анни наблюдала за тем, как Джейсон и Харпер возятся с щенками. У нее больно сжималось сердце. Им было так хорошо вместе, это было так правильно — отец и сын… Одинаковые глаза, волосы, одинаковая стать и выражение лица. Странно: взгляд таких похожих глаз пробуждал в ней глубокую материнскую любовь — когда на нее смотрел Джейсон, и заставлял сердце ее биться сильнее, когда она ловила взгляд Харпера.
Когда солнце начало клониться к горизонту — а было это в половине шестого, — оба ее мужчины уложили щенят, заперли курятник и вошли в дом. Вместе сидели и терпеливо ждали ужина, словно так было всегда. Как ей хотелось войти к ним, свернуться клубочком рядом с Харпером, прильнуть к нему, и чтобы Джейсон сидел с другой стороны от нее — чтобы они вместе смотрели телевизор, рассказывали друг другу о том, что произошло за день — не этот день, какой-нибудь другой, с отчаяньем думала она. Нет, ей вовсе не хотелось ни говорить, ни думать о сегодняшнем дне, как не хотелось думать и о том, что утром Харпер отправится в рейд — на свою работу.
Харпер тоже старался не думать о предстоящей облаве. Он старался вести себя с Джейсоном естественно, шутил и болтал о пустяках — испытывая жгучее желание сгрести мальчика в охапку и крепко- крепко прижать его к себе. Но девятилетний парнишка наверняка не примет и не поймет такого обхождения. А потому он просто сидел и смотрел на Джейсона, заинтересованно следившего за программой спортивных новостей.
Несколько минут спустя он испытал одно из самых жестоких разочарований в своей жизни: Джейсон поднялся и вышел из комнаты, не сказав ему ни слова.
Джейсон отправился в свою комнату и закрыл дверь. Мгновением позже он уселся около шкафа — старого шкафа своего отца, — положив влажные от пота ладошки на крышку коробки с фотографиями, стоявшей в углу. Ему очень хотелось сделать это, но он не знал, можно или нет.
Он много думал с тех пор, как они с мамой поговорили по дороге из города. Ему было плохо без отца — сегодня не меньше, чем на прошлой неделе; ему казалось, эта тоска не пройдет никогда. Джейсону нравилось бывать в его комнате, нравилось, что, если принюхаться хорошенько, там до сих пор чувствовался запах отцовского одеколона. По ночам, лежа в постели без сна, он иногда даже представлял себе, что все это ошибка, что завтра или, может, послезавтра папа снова войдет в дом и спросит, не хочет ли Джейсон погонять немного мяч перед обедом.
На короткое время это действовало, но потом он вспоминал, что все это выдумки, что папа никогда не вернется домой, — и иногда по ночам он горько плакал в подушку.
В прошедшие две недели Джейсон очень старался не привязываться к Харпе-ру, потому что ему казалось — этим он предаст отца, нарушит верность ему. Но, похоже, Харпер говорил правду, когда заявил, что вовсе не хочет занимать место папы.
Джейсон все время вспоминал, как мама сказала — Харпер хочет нравиться ему. Ну, вряд ли может не нравиться человек, который всегда так ласков, который купил тебе отличную куртку и уговорил маму взять щенков. Но даже это не было причиной — не было главной причиной, по которой Джейсон в конце концов признал, что ему нравится Харпер.
Харпер говорил с ним как с равным. Не как с маленьким, не как с тем, кто слишком многого не понимает. И он вовсе не был против, когда кто-нибудь начинал говорить о папе.
Для Джейсона именно это и было настоящей проверкой. Если бы он еще был уверен, что Харпер
