чтобы он перевез ее в замок Юссон и чтобы с этого момента был наложен арест на ее земли, а денежные поступления пусть пойдут на выплату жалованья маркизу и подчиненным ему гвардейцам. Что касается женщин и мужчин ее свиты, пусть маркиз немедленно прогонит всех, оставив при ней только какую-нибудь честную девицу и горничную, пока королева, моя добрая мать, не примет тех мер, которые сама сочтет нужными, но, главное, пусть маркиз хорошенько ее стережет. Во всех моих указах я теперь буду называть ее просто «сестрой», а не «дорогой и горячо любимой сестрой». Королева, моя мать, настаивает, чтобы я приказал повесить Обиака и чтобы казнь его свершилась в присутствии этой несчастной во дворе замка Юссон. Распорядитесь, чтобы все наилучшим образом исполнилось. Распорядитесь также, чтобы мне отправили все ее кольца с подробной описью и чтобы они были доставлены мне как можно скорее».
Как только пришло письмо, Канильяк затолкал Марго в хорошо охраняемую карету и под надежным эскортом приказал доставить пленницу в замок Юссон, старую крепость, построенную на неприступной вершине скалистой горы. Лучшей тюрьмы нельзя было и придумать. Замок с его квадратным донжоном и двадцатью башнями с бойницами представлял собой настоящее орлиное гнездо, которому не страшны никакие атаки. Живший в замке монах говорил, что «одно лишь солнце может туда проникнуть, да и то с трудом…».
Затем Канильяк приказал казнить Обиака.
– Власть короля лишает меня жизни, но не достоинства, – воскликнул молодой любовник королевы Наваррской, когда ему объявили, что он должен погибнуть.
После этого он прильнул губами к рукаву камзола из голубого бархата, подаренного ему Маргаритой, и взошел на эшафот. Дерзкое желание его вполне осуществилось…
На некоторое время имя Маргариты словно бы покрылось пылью забвения. Никто толком не знал, жива она или нет. Прошел даже слух, будто Генрих III приказал убить сестру. Но Марго была жива и еще не утратила способности сопротивляться своему мстительному братцу.
Однажды утром она попросила передать Канильяку, что умоляет зайти его к себе по важному делу. Дальнейшее в мемуарах современника описано следующим образом:
«Ничего не подозревающий маркиз явился к ней и застал свою пленницу в постели в более чем легкой одежде, открывавшей его взору белоснежные холмы грудей, с вишенками сосков на их вершинах. Его это смутило, а взгляд его единственного глаза (маркиз был одноглаз) утратил достоинство, уступив место вожделению. Марго, наблюдавшая за ним из-под полуприкрытых век с легкой улыбкой, поняла, что то, что она выставила на его обозрение в качестве образца, выглядит достаточно многообещающе, чтобы ее тюремщику захотелось заполучить весь кусок…
Она пригласила его присесть рядом с ней и долго беседовала с ним о поэзии, искусстве, литературе, притворяясь, что не замечает того сверхнапряженного состояния, в котором пребывает несчастный. Но наконец она отпустила его со словами:
– Буду счастлива, если смогу беседовать с вами каждое утро.
Канильяк, с горящими от возбуждения щеками, обещал заходить. На следующий же день игра возобновилась с большим ущербом для кровеносных артерий маркиза. На восьмой день, не имея больше сил выносить искушение, он упал перед Маргаритой на колени и в словах простых, но от этого не менее трогательных, попросил разрешения лечь с нею.
– Я дам вам все, чего вы пожелаете, – воскликнул он.
Марго потянулась, точно кошечка:
– Отдайте мне город Юссон.
Он согласился, и Маргарита отбросила простыню… Именно так королева Наваррская перестала быть пленницей и стала одновременно и властительницей укрепленного города, и любовницей маркиза де Канильяка».
В это время случилось событие, которое имело громадную роль и для истории всей Франции, и для самой Маргариты. В декабре 1588 года умер герцог де Гиз, и непосредственным наследником Генриха III стал не кто иной, как король Наваррский. Его любовница мадам де Грамон, прекрасная Коризанда, взволновалась. Она хотела стать королевой!
Но Генрих, который отнюдь не возражал против этого, был женат…
Так что же, развод? Нет, процедура развода слишком длинна и сложна. Не лучше ли стать вдовцом?
Марго… Марго, значит, должна умереть.
Однако по природе своей Беарнец (Генриха IV называли как Беарнец, так и Наваррец, потому что области Беарн и Наварра входили в состав его королевства) не склонен был спешить с такими важными делами, как убийство собственной жены, пусть даже он с ней и не жил. Историк Дре дю Радье сообщает: «Прежде чем предпринять в этом направлении какие бы то ни было шаги, он решил посоветоваться с несколькими друзьями. Обратившись к д’Обинье и де Тюренну, признался им в своем намерении жениться на м-м де Грамон и в том, какое дал ей обещание.
– Как вы думаете, должен ли я стремиться к этому браку? – спросил он у них.
Речь шла о самом важном в его жизни поступке. Тюренн, знавший о серьезном увлечении Генриха, не решился задеть его чувства. Он сослался на то, что ему срочно надо ехать в Маран, и на следующий же день действительно уехал. То был жест честного человека, который не хочет дать плохой совет своему господину, тогда как на хороший у него не хватает мужества. Д’Обинье остался один на один с опасной необходимостью быть искренним и выполнил свой долг, высказавшись со всей откровенностью».
Агриппа д’Обинье, адъютант короля Наваррского, сам описывал в своей «Истории», что именно он сказал Беарнцу: «Я не утверждаю, что вы должны отказаться от вашей любви. Я был влюблен и понимаю ваши переживания; но отнеситесь к этому, сир, как к обстоятельству, побуждающему вас быть достойным вашей любовницы, которая сама же станет вас презирать, если вы опуститесь до женитьбы на ней. Вам следует держаться принципа Aut Caesar, aut nihil [2] ; появляться у себя в совете, который вам так ненавистен; уделять гораздо больше времени серьезным делам, чем вы это делали до сих пор; наиболее существенным делам отдавать предпочтение перед всеми другими и в особенности перед развлечениями и удовольствиями. Герцог Анжуйский умер. Вам осталось сделать всего шаг, чтобы занять престол. Если вы станете мужем своей любовницы, презрение, которое вы навлечете на себя, сделает для вас заветную цель недосягаемой».
Анрио был умен и не мог не признать справедливость рассуждений своего адъютанта. Он поблагодарил его за совет и дал слово, что не женится на графине, по крайней мере в ближайшие два года. Д’Обинье достаточно хорошо знал своего господина и не сомневался, что за это время какая-нибудь красотка отвлечет его мысли от прекрасной Коризанды.
Таким образом, можно считать, д’Обинье спас королеву Марго. А ей перепало от жизни немало удовольствий. В конце концов, ей было только тридцать пять, и на свете оставалось еще немало мужчин, которые не побывали в ее постели. Кроме того, она увлекалась искусством. Ее замок превратился в литературный салон одновременно. Там можно было встретить и Сен-Видаля, и Брантома, который так подробно описал ее жизнь, и Оноре д’Юрфе, автора «Астреи». Последний оказался даже в числе любовников Марго, вообще испытывавшей особый пиетет к людям искусства. Неведомо, с чего она взяла, будто они лучшие любовники, чем прочие? Д’Юрфе не смог ее удовлетворить, и Марго пришлось приложить немало усилий, чтобы сохранить хорошую мину при плохой игре. Она знала болтливость пишущей братии и ужасно боялась, что Юрфе ее ославит. Она отпустила его с выражениями такого преувеличенного восторга, что он надолго возомнил себя неотразимым и был очень удивлен, не встретив в Париже у дам никакого энтузиазма. И тогда он исполнился к ним немалым презрением и отточил свой сатирический талант.
Ученый Скалигер был поражен тем, какое положение занимала Марго в Юссоне, в «орлином гнезде, вокруг которого, словно папская тиара, ярусами располагались три города. Она была свободна, – писал Скалигер, – и могла делать все, что хотела; она имела мужчин, когда желала, и тех, кого сама выбирала».
Да уж… Под предлогом создания церковного хора в своей часовне Марго пригласила в Юссон юношей, среди которых и находила себе новых любовников. Один из них, сын местного котельщика, юный Клод Франсуа, был ею крепко любим.
Марго сделала его сеньором де Помнин и бенефициаром Нотр-Дам-дю-Пюи. Разумеется, это были не более чем громкие наименования, однако они страшно радовали простодушного красавца, который возомнил
