Х...й мужик продолжал сидеть разинув рот. Быдло так же молча поднялось и ушло в ночь. Вскоре его догнали двое других:
- Дядюшка быдло, ты, никак, обиделся?
- Ты не слушай его, дядюшка быдло,- у него язык червивый!
- Его даже из ватаги Вальдемара Курносого за это выгнали!
- Та Саврасия,- не оборачивась, отвечало быдло и ушло.
К этому времени путешественники уже достигли Большой Саврасской дороги. Утром места показались быдлу знакомыми.
- Где-то здесь,- сказало быдло,- я повстречалось с Ефимом Кулагиным.
Ефим оказался легок на помине и попался навстречу княжескому поезду в тот же день. Не помня себя от радости, быдло соскочило с повозки и побежало к огороднику.
- Ефимушка!
- Здравствуй, дядюшка! - поклонился Кулагин.
- Ну, как ты живешь? Репу с капустой сажаешь? - закидало его вопросами быдло. - Может, хочешь о чем меня попросить, так говори!
- Но только,- нахмурилось быдло,- если ты, Ефим, заикнешься о своем огороде, я, честное слово, в этот раз тебя обосру!
- Ну, что ты, дядюшка! - отвечал Ефим. - Мне стрельцы тогда сказывали,- от тебя в правительстве столько пользы, что куда уже моему огороду! Я ж это так сказал в тот раз, чтобы ты не заносился.
- Экий ты хитрый, Ефим! Но ведь хочешь попросить что-то, - по глазам вижу.
Ефим помялся.
- Не обидишься?
- Ну, говори, говори!
- Врут, будто тебе, дядюшка, из Африки жирафу везут...
- Ну?
- Так ты ее, поди, кормить-то хорошо будешь?
- А то как же! Грушами, молоком и отборной пшеницей,жирафа - животное изысканное.
- Так вот, дяденька,- нельзя ли мне будет жирафий навоз себе на огород забирать?
- Павсаний, какова сметливость простого народа! восхитилось быдло. - Ведь мне только сейчас открылась тайна африканского плодородия! Ну, конечно, у столь замечательного животного, как жирафа, и навоз должен обладать особыми качествами, и вот почему в Африке растительность пышна, как нигде.
И быдло обещало Ефиму выполнить его просьбу.
- Но у меня тоже есть просьба, Ефим,- сказало быдло. Ты не мог бы показать то место, где ты подсадил меня на свою телегу?
- А что, помню,- согласился Ефим.
Оказалось недалеко. Быдло с дороги рассматривало место и все узнавало:
- Здесь, здесь было. Вон куст ракитовый, а вон и родничек! А по этому пригорку я к дороге карабкалось!
Ефим сказал:
- Про этот родник сказывают, будто от него недалече пустынник спасался, чудотворец. Говорят, раз в году в нем живая вода бежит.
- Вон оно что! - встрепенулось быдло. - А я-то, наверное, в такой день здесь и оказалось!
Таким образом, тайна происхождения быдла до некоторой степени прояснилась. От этого быдло до самого вечера пробыло в состоянии приподнятости, но ночью быдлу приснился страшный сон. Ему снилось, будто оно в детской играет с Ваняткой в 'Акулю' и тут же сидят Павсаний, Ерофей, Настасья и все остальные, а в это время к дворцу подходит какой-то страшный человек с ледяными глазами. Он вошел в детскую, стал на пороге и велел быдлу:
- Пойдем.
Быдло ощутило великую тоску и необоримую слабость, оно встало и, как заколдованное, пошло за человеком с холодными глазами. Быдло хотело ему противиться - и не могло. Всего ужасней быдлу было то, что все, кто сидел в детской, не видели происходящего и продолжали заниматься своими делами и даже Ванятка, как ни в чем не бывало, стал играть в карты сам с собой. Быдло хотело позвать на помощь, но не могло и этого и только отчаянно надеялось, что кто-нибудь заметит его беспомощность и погибель и прогонит страшного человека, но никто не замечал происходящего, и быдло в молчании следовало за человеком с ледяными глазами и так ушло из дворца и брело в какой-то кромешной темноте.
Утром быдло против обыкновения было мрачно и ни с кем не разговаривало. Так пропутешествовали день и вечером разбили бивак. Епископу Павсанию понадобилось по какому-то делу переговорить с быдлом, но он нигде не мог его найти.
- Да вон он, на камень горевать ушел! - показали епископу.
Павсаний посмотрел и увидел посреди равнины огромный серый валун, на котором в закатных лучах возвышалось быдло. Издалека его фигура показалась Павсанию какой-то неприкаянной, и сердце епископа защемило от неясной жалости. Ветер доносил какие-то слова. Епископ подошел ближе. Быдло сокрушалось:
- Сирота я, сирота, одно-одинешенько на всем белом свете... Кто мои родители, где, да и были ли, - и того не ведаю... Всю страну на себя взвалило, а быдлу ли государством править? И положиться не на кого - людей нет... Ванятка мал, про плешивого холуя уж и не говорю, его и обсирать-то уже опротивело... Или вот Карл Федорович, жила, ну, ладно, хорошо, казну бережет, ладно, магу дулю подсунул, а вот на Африку поскупился! Если уж на жирафу денег жалеть, то на что ж тогда и казна? Или Настасья, - до Ванятки бы самое то на престол взойти, так нет, - она, видишь ли, ждет заморского принца, это, видишь ли, романтично! А, хрен ли, романтично, если все принцы от роду рас...дяи, - мне Ванятка читал из истории... Один ты, Павсаний, душа твоя голубиная, да ведь тоже,- и под ноги смотреть надо, и под ноги! 'Кротки, яко голуби', но сказано: 'и мудры, яко змии'. А ты от плешивого холуя в монастырь сбежал, а я, значит, теперь обсирай вместо тебя! А то еще Калдин, сума переметная, холуй тот еще,- он, дескать, об одном просвещении радеет. А до дела дойдет,- и продаст, и все просвещение к свиньям...
Как тонко быдло умело почувствовать человека, - просто поразительно!
Желая как-то утешить быдло, епископ сказал:
- Чадо, мы все одиноки перед Богом, ибо наги в его глазах от всего.
Быдло вздохнуло и отвечало:
- Эх, Павсаний! Легко тебе говорить так! Ведь Бог, как ты учишь, на небе, а на земле твои братья все люди. У меня же никого нет.
- Я не знаю, какой ты творишь подвиг, чадо,- мягко возразил епископ,- но, значит, он нужен Богу, раз Он вдохнул в тебя живую душу. Ты горюешь о своем одиночестве, а Бог никого не оставляет, разве что душа сама оставит Бога. Пойми свое служение, следуй ему, тогда и забудешь печалиться о себе.
Быдло задумалось.
- Ты говоришь, Павсаний,- наконец заговорило оно,- что я зачем-нибудь нужно... Пусть так, но мне, зачем это нужно мне? И кому мне служить? И почему от этого рассеется мое одиночество?
Епископ объяснил:
- Смотри, чадо, вот мать приглядывает за малым ребенком, а он кричит: 'Я сам! Я большой!' и ищет случая побыть сам по себе и все делать по-своему. И вот он убегает от матери куда-нибудь в лес или поле и там вдруг пугается, что остался один, и начинает плакать и зовет свою мать. Вот так и каждый. Пока он думает о себе, что велик, и хочет слушать только себя, то не дает позаботиться о себе Богу и страдает, что одинок на земле. Но, человече, забудь заботиться о себе и вверься Богу,и вот, не стало твоих печалей.
- А как это - перестать заботиться о себе? - спросило быдло.
Епископ объяснил:
- В заботах о слабейшем забывают заботиться о себе, но когда ты забыл это, чадо, о тебе заботится Отец Небесный. Лучше же всего обретает себя душа в делах веры.
Они замолчали. Епископ ушел, а быдло в глубокой задумчивости пребывало на камне.
Ночью епископ с Ваняткой пошли на озеро удить рыбу. Они развели на берегу костер и только закинули
