– Нет.
– Твоим родителям помешают шестьсот? Да они сейчас на твои похороны больше потратят. Подумай о родителях, Аркаша, они ведь теперь одни остались!
Я помолчал.
– Хорошо, я добью этот модуль. Только чтобы Лосева духу не было в отделе – дайте ему отгул на неделю.
– Спасибо тебе, Аркаша, ты золотой человек. Отдел будет вообще пуст, мы все возьмем отгул чтобы тебе не мешать.
– И скажите вахтерам института, что я здесь буду оставаться на ночь – пусть не гоняют как обычно в десять.
– Ну нежильцов вахтеры и не гоняют. Золотой человек!
Весь день и всю ночь я просидел за компьютером. Я боялся, что мне захочется спать, глаза будут закрываться сами собой, и снова появится сиреневый коридор, но спать совершенно не хотелось. Вечером когда НИИ опустело, я звонил домой – мама по-прежнему рыдала в трубку, звонил Юльке – подошла ее сестра и сказала, что Юлька в жутком состоянии, наглоталась снотворного и легла спать.
За окном поднимался рассвет, розовое марево плыло из-за крыш домов. Наступали вторые сутки. Приходил Михалыч, цокал языком, говорил что-то насчет золотого человека. Ушел чтобы не мешать. Работалось легко. Ближе к вечеру я позвонил в офис Юльке, но Григорий сказал, что ее нет на работе. Тон у него был странный – одновременно вежливый, печальный и самодовольный. Звонил домой Юльке, но дома никто не брал трубку.
На вторую ночь пришла старушка-вахтерша. Сначала она подняла крик о нарушении режима, затем узнала что я нежилец, посочувствовала, обещала поставить свечку в церкви. Она долго кляла Михалыча за то, что он заставляет человека работать дни и ночи даже после смерти. Чтобы меня утешить, начала рассказывать истории о сталинских годах, когда многие продолжали работать посмертно. Мы с ней посидели, долго и душевно поговорили. Она пересказывала мне содержание старого забытого фильма «Девять дней и один год» про двух ученых-ядерщиков, погибших на испытаниях. Один из них проработал после смерти еще девять дней, а второй – еще целый год, и даже сделал какое-то открытие, которое посмертно назвали его именем.
Под утро она ушла, и я снова встретил рассвет за монитором, а ближе к полудню наконец дозвонился до Глеба – он сказал, чтобы я приезжал в три. Я позвонил Юльке. Трубку взяла она сама.
– Аркашенька… – сказала она бесцветным голосом, – Ты прости, но… но я не смогу с тобой пойти. Я этого не вынесу, я… – она всхлипнула, – Я буду плакать и… я не могу больше! – она зарыдала.
– Ладно, Юль, я тебе завтра позвоню.
Вместо ответа Юлька разрыдалась еще громче, и я повесил трубку.
За дверью Глеба раздавались деловитые голоса, но обычного смеха не звучало. Я ткнул пальцем в кнопку звонка, и голоса сразу смолкли, словно эта кнопка отключала звук в квартире. Дверь открылась.
– Здравствуй, Аркадий. – серьезно поприветствовал Глеб, – Проходи, ботинки можно не снимать.
– У меня не снимаются. – сказал я, и тут же пожалел об этом, увидев как Глеб прикусил губу.
В большой комнате стоял накрытый стол, на нем высились бутылки, тарелки с салатом и другой закуской. За столом чинно сидели почти все наши – молча и смущенно. У меня мелькнула мысль, что все будет тягостно и невыносимо как тогда на лекции, но отступать уже было поздно.
Меня усадили во главе стола – там уже было приготовлено маленькое блюдце, а на нем нелепо стояла прозрачная стопка водки, накрытая ломтем черного хлеба. Употребить это я конечно не мог, но так полагалось.
– Друзья. – Глеб поднял рюмку, – Я хочу выпить за Аркадия. Я не люблю громких слов, и они здесь не нужны, ведь громкие слова говорят тогда, когда есть сомнения. Но ни у кого из нас нет сомнений, что наш Аркад был не просто хорошим человеком – он был… у меня нет слов. Мне кажется, что каждый из нас потерял частицу себя. Аркадий, знай – где бы мы ни были, что бы ни случилось, мы всегда будем тебя помнить!
Все чокнулись и выпили. Некоторое время за столом висела тишина, только позвякивали вилки, размазывая по тарелкам салат, да еще раз тихо всплакнула Ольга. Тосты шли по кругу. Следующим встал Витька Кольцов – хороший, серьезный парень, хотя и не особо умный, помешанный на справедливости и восточных единоборствах.
– Второй тост обычно пьют за родителей… – Витька замолчал, подбирая слово, – ушедшего. Я не видел родителей Аркадия. Но я знаю, что это замечательные люди, и я представляю как им сейчас тяжело. За них!
Рюмки снова сдвинулись. Третий тост выпало произносить мне. Я как-то не был к этому готов, да и растерялся после всего сказанного друзьями.
– Ребята. Я поднимаю этот бокал, закрытый хлебом, за друзей, за вас. Мне больно видеть, что я невольно принес вам такое горе. И я хочу выпить за дружбу – пока в мире есть дружба, жизнь продолжается!
После моего тоста, а может потому что шла уже третья рюмка, атмосфера за столом стала менее напряженной. Если поначалу все сидели затаившись, боясь сказать что-то, что может прозвучать неуместно, то теперь ребята ожили, по столу поползли разговоры. Семен достал свой неизменный фотоаппарат и сделал несколько снимков. Артур предложил выпить за сессию, и все его поддержали. Аленка и Ольга насели на Игорька чтобы он взял гитару и спел. Постепенно все разбрелись по квартире и я тоже вышел из-за стола, чтобы не оставаться одному.
В одной комнате пел Игорек, вокруг него сидели Аленка, Семен и еще кто-то. На кухне Руслан с горящими глазами что-то доказывал Лариске, а Лариска хихикала. На балконе курили, облокотившись на перила, слышались полупьяные голоса и смех – там кажется рассказывали анекдоты. В туалете кого-то тошнило.
В коридоре меня поймал Шуршик.
– О, з-здорово, Аркад.
– Привет, Шуршик.
– С-слушай, что-то я тебя х-хотел спросить…
– Что?
– Это… – Шуршик потупился, – С-слушай, ты ведь к-курсовую по с-сопромату уже сделал? У нас же в понедельник Косач будет принимать?
– Опомнись, Шуршик, у меня в понедельник похороны.
– Вот, и я про то же. У тебя с-случайно не второй вариант?
– Откуда ты знаешь?
– У меня как раз второй, а их всего два. С-слушай… если бы это… Ведь она т-тебе больше не нужна, ведь правда? Н-не мог бы ты ее… Ну в общем… – Шуршик совсем смутился и замолк.
– Отдать тебе мою курсовую?
– Вот было бы з-здорово!
– Ну и идеи у тебя возникают спьяну! Хорошо. Как нам пересечься?
– Я т-тебе вчера д-домой з-звонил, чтобы ты сюда принес… И это… Не было тебя… Ну давай я подъеду куда-нибудь… Как тебе удобнее…
– Ну давай в понедельник после похорон я заеду в институт.
– Аркад, а вот можно… завтра? Я бы тогда в п-понедельник сдал Косачу…
– Ну хорошо, завтра. – я вздохнул, мне не хотелось появляться дома до похорон.
Мы договорились встретиться в метро, и Шуршик отвалил. В гостиной запели нестройными голосами «Ой, мороз, мороз», и тут же раздался дурашливый вопль подвыпившего Баранова, перекрывший хор: «Ой, понос, понос, не понось меня-а-а-а!» Кто-то заржал, послышался возмущенный вопль Ольги, и Баранова выпихнули в коридор.
– А, Аркад! – обрадовался Баранов, увидев меня. – У меня к тебе дело на сто рублей. Ты же у нас ботаник, да?
– В смысле? – спросил я ледяным тоном.
