— Да, эту область я обходил стороной.
— Результат всегда один и тот же. Как бы ты ни строил, как бы ни была прекрасна страна, построенная тобой, рано или поздно, с моей помощью или без нее, она все равно падет. Но уничтожь ее тщательно, продуманно, не упуская самой малейшей детали, и руины навсегда останутся руинами. Никогда ей не восстать из пепла.
Благодаря наркотику ярость и ненависть Германа обратились в жалость и мягкую печаль. Когда он мигнул, с ресницы скатилась слеза.
— Италия была прекрасна, — сказал он.
Дун кивнул.
Когда слезы начали ручейками стекать на подушку, Герман сквозь всхлипы выдавил:
— Зачем это было тебе?
— Я практиковался.
— Практиковался?
— Я намереваюсь спасти человечество.
Успокоительное не помешало Герману улыбнуться такому объяснению.
— Да, неплохая тренировочка вышла. И что же ты теперь собираешься уничтожить, после Италии-то?
Дун ничего не ответил. Он подошел к окну и выглянул наружу.
— Знаешь, что сейчас происходит за твоим окном?
— Нет, — промямлил Герман.
— Крестьяне давят оливки. Везут продукты во Флоренцию. Неплохой пейзаж, дед. Весьма пасторальный.
— Там у них весна? Или осень?
— Кто знает? — спросил в ответ Дун. — Мало осталось людей, которые бы помнили такие подробности. Всем остальным нет никакого дела до этого. Каждая планета Империи может по желанию устанавливать себе время года, а на Капитолии вообще нет ни лета, ни зимы, ни осени, ни весны. Мы покорили Вселенную. Империя могущественна, и даже жалкие нападки врагов — не более чем комариные укусы для нас.
Слово «комар» ничего не значило для Германа, но он был слишком слаб, чтобы спрашивать.
— Дедушка, понимаешь, Империя стабильна. Может быть, она не так совершенна, как Италия, но она сильна и стабильна. Кроме того, у нее в распоряжении имеется сомек, который дает элите общества возможность прожить десятки веков. А теперь скажи, способна ли Империя рухнуть?
Герман напряг непослушные мозги. Он никогда не думал об Империи, как о каком-то государстве, подобном тем, которые существовали в Международных Играх. Империя… она просто есть. Это реальность. Ничто не сможет повредить ей.
— Ничто не сможет повредить Империи, — сказал Герман.
— Я смогу, — возразил Дун.
— Ты безумец, — ответил Герман.
— Возможно, — кивнул Дун. На этом разговор оборвался, поскольку лекарства решили, что Герману пора спать.
Он заснул.
— Я хочу повидаться с Дуном, — сказал Герман.
— А мне казалось, — осторожно ответил Грей, — что за последний месяц ты уже по горло на него насмотрелся.
— Я хочу повидаться с ним.
— Герман, это становится идеей фикс. Доктора говорят, что я ни в коем случае не должен расстраивать тебя. Если ты продержишься еще несколько месяцев, мы положим тебя в сон, и я снова буду оперировать всего лишь пятьюдесятью процентами твоих средств.
— Мне не нравится, что меня считают сумасшедшим.
— Это вынужденные меры. Тебе здесь лучше, спокойнее.
— Грей, я всего-то пытался предупредить…
— Не начинай все снова. Доктора прослушивают эту линию. Герман, Империю не интересуют твои жалкие теории насчет Дуна…
— Он сам мне сказал!
— Абнер Дун уничтожил Италию. Это выглядело мерзко, он поступил зло, бессмысленно, но все шло согласно правилам. Ты же внушил себе, будто теперь он собирается уничтожить всю Империю…
— Это правда! — взревел Герман.
— Герман, доктора приказали мне называть это внушением. Чтобы помочь тебе вновь обрести чувство реальности.
— Он собирается разрушить Империю! И он может это сделать!
— Герман, от твоих речей попахивает бунтом. Веди себя нормально, тогда мы сможем потребовать
