– А мне нравится когда ты такая пупырчатая, как ощипанная гусочка.
– Ага. Да, я вся синяя, ты посмотри, посмотри – она протянула свою руку подплывая к нему, ухватилась за него и стащила вниз. – Ха, ха. Вот теперь квиты.
– Сестренка твоя, хороша, моя душа разбита вдребезги.
– Так в чем же дело? Вперёд.
– Ага, значит, индульгенция получена?
Анка вертела головой наблюдая, за работой вне кадра. Камера пошла вперед, оператор поднял руку над головой показал два пальца, затем сжал пальцы в кулак, затем показал три пальца. Отошел с камерой. Другая камера повторяет действия первой. Интересно. Анка все это видит впервые. Глянула в кадр. Что там делается? «Ой. Цыган раздевается.» И Ника снимает свой итак откровенный купальник. Посмотрела на Виктора Семеновича – хмурится, недоволен. Они занялись сексом! По настоящему? «Боже мой, боже мой! На людях?» Как бабочки в недавнем танце при свете прожекторов. С нескрываемым изумлением бросила вопрошающий взгляд на режиссера. У него нервно дергается щека.
– Стоп! Стоп! Стоп. – Воскликнул он и метнулся к краю бассейна. – Вы что, сосиски в бульоне? Алёна Николаевна! Кто так играет? Зачем в камеру смотришь? Для вас, камеры, нет. Понятно?
– Понятно, Виктор Семенович.
– Виктор Семенович, они что, по настоящему это делают?
– Что, это?
– Ну, это!
– Все должно быть по настоящему. Иначе это не искусство – Отрезал Виктор Семенович. Уселся вновь на свою банкетку и сделал жест рукой. – Дубль два. Поехали!
И вновь, «Стоп!», вновь дубль, вновь повторить. Режиссер недоволен, раздражен. «Дубль, дубль, дубль!» Ника тяжело с хрипом дышала, вытягивая посиневшие губы, изображая любовь в ледяной воде. Анка пожалела её, а совсем недавно ненавидела… Виктор Семенович настолько же жесток, насколько и добр. Да, он настоящий художник не терпящий фальши.
– Ладно, – сказал наконец режиссер – сегодня на троечку. Буду думать, что из этого барахла можно собрать. Все свободны.
Дорога домой показалась каторгой. Очень многое хотелось немедленно спросить, решить сейчас же, но этот неприятный тип за рулем. Только не для его ушей. Упаси бог. Шофер донимал на этот раз режиссера.
– Ну Виктор Семенович, ну одну хотя бы ролинку, в массовочке.
– Нет. Вы не подходите ни на одну роль в моем фильме.
– Может, все же можно, что ни будь придумать?
– Сожалею, но ничего, нельзя придумать.
«Спрошу его… Зачем я нужна Вам? Нет не так. Скажу… Что я буду делать в вашем фильме? Нет, нет, нет. Я провинциальная дурочка? Идиотизм какой-то. Я скажу… О чем Ваш фильм? Или, лучше. Как название фильма?»
Вечером она так и не задала свои вопросы, потому, что он был вновь волшебником достающим звезды из кармана. «Ника, врунья, и поделом ей за враньё.» Спалось очень плохо, угнетали тяжелые давящие видения.
Она танцевала «токкату» с цыганом, в ночи. Прожектор мощностью в сто тысяч ватт ослеплял белым светом, прожигал насквозь и рисовал жесткий, остро очерченный, круг на мраморной стене. Это был не танец бабочек, а коррида. Цыган наступал с экспрессией, подхватывал на руки, бросал. Некуда деться от его атак. Анка извивалась измученной, потрепанной бабочкой в его руках. На мраморной стене сотрясалась в зловещей пантомиме уродливая, недоделанная тень Валькирии с одним крылом и нужно было дополнить тень недостающим элементом обнять за шею цыгана, тогда Валькирия оживет и превратится в Нику. Виктор Семенович с камерой стоял рядом и снимал, снимал, снимал все это на пленку. «Стоп! Стоп! Это же руки, а не веники! В камеру не смотреть. Дубль два.»
– Аня, – сказал утром Виктор Семенович – Сегодня твоя первая проба.
Сказал, а сам смотрит выжидающе. Какой эффект? Как отреагирует? Если он надеялся увидеть бурную радость, или истерику, или заметавшуюся по комнате Анку в поисках неизвестно чего, то он угадал, именно это он и увидел.
– Тише, тише девчонка. Ничего особенного, всего лишь маленький эпизод, минимум слов. Мне нужно посмотреть как ты выглядишь и ведешь себя в кадре. Не нервничать, не тушеваться, не дергаться. В общем ты меня поняла – не пытаться играть, а вести себя обычно. Камера – мебель.
Успокоил. Это же проба! Что, Нобелевская премия по сравнению с пробой? Может для нее первая проба важнее всех наград мира.
– Что я должна буду делать?
– На площадке узнаешь. По сюжету у тебя есть старшая сестра.
У подъезда их ждал все тот же водитель.
– Виктор Семенович – шепнула Анка – Можно я с вами поеду на заднем сиденье?
– Не нравится он тебе? А почему прямо в глаза ему не скажешь об этом?
– О! – хмыкнул шофер, рассматривая Анку сальными глазами – И где ж такие попки выращивают? Не иначе как в Париже?
– В Париже сплошной брак, только в нашей Российской глубинке и можно, что либо найти – сказал Виктор Семенович пропуская Анку на заднее сиденье – Садитесь, Анна Денисовна.
Водитель поправил зеркало заднего обзора и весь путь нахально рассматривал Анку. «Нужно научиться не обращать внимания.» Это все равно что оператор с камерой – будет держать в кадре, что бы Анка ни делала. «Черта с два, ты выведешь меня из равновесия» Артистка она или кто? Вот сейчас и будет тренироваться. Сюжеты можно придумывать на ходу. Поймать его скользкие глаза в зеркале и томно вздохнуть. «Ой, ой, ой. С первого взгляда» Прострелено сердце навылет. Следующий взгляд строгий, даже немного сердитый, как у директрисы школы. «Боится меня… Или Виктора Семеновича?» А еще можно посмотреть вопросительно. Мол, чего хочешь? И тогда он изольется похотливыми слюнями. «Ничего себе, тренировочка.» Если бы не Виктор Семенович рядом, Анке несдобровать. Никуда она с ним не поедет одна.
Съемка в городе. Специально арендованное маленькое кафе превратилось в место отдыха двух сестер. Завсегдатаи кафе – актеры массовки. Павел Тимофеевич тоже пришел взглянуть на первую пробу новенькой и громоздко сидит на банкетке-гвоздике рядом с режиссером. Анка с Никой за столиком в окружении камер и аппаратуры. Болтают о тряпках, о предстоящей помолвке старшей сестры.
– Он такой сумасшедший! – Ника сложила губы в чувственной улыбке. – Так ласкать никто не может.
Анка смотрит на ее губы, крашенные яркой, розовой помадой. Чуть пухлые, очень красивые. «Интересно, у нее есть любимый мужчина? А если есть, он знает про вчерашнее?» Но скорее всего Родион – ее жених и они согласились сняться в эротическом эпизоде. А завтра у них настоящая помолвка, режиссер просто решил зафиксировать это событие на плёнку. Но Ника говорила, что замуж за цыгана не пойдет. Очень хотелось спросить. Но не в кадре же!
Ника громко рассказывала, в какой позе они еще могут любить друг друга. Наверное, слишком громко – посетители кафе стали обращать внимание на них. Неловко как-то. Один парень за соседним столиком откровенно смотрел на сестёр, и чтобы как ни будь разрядить свое напряжение, Анка показала ему язык.
– Стоп! – воскликнул режиссер. – Нужно заснять реакцию парня. Очень хороший кадр с языком.
Долго мучил парня, добиваясь от него, достоверно сыгранного удивления. Затем разочарованно махнув рукой сказал: «Поехали дальше. Запускайте Родиона»
Цыган появился между столиками. Тугая, свернутая пружина – сгусток солнечного вещества. Тореадор. Нет. Скорее всего бык, черный, дикий, грубоватый в рубленной красоте, наделенный звериной мощью с единственной звериной целью – размножаться. И огромные прожигающие насквозь очи. Анка встрепенулась.
Он подошел, чмокнул в губы Нику, сделал движение-порыв к Анке. Анка вскочила со своего места шагнула в сторону, увернулась от поцелуя черной молнии. Коррида! Глаза в глаза. Пропустить в миллиметре
