в песок сухие камышины. Дарин стоял, смотрел с тоской… Потом не выдержал и пошел к ребятам. Нога в маленьком стоптанном башмачке ненароком смяла палочки. Одноклассники молча смотрели, как он подходит, а потом все так же молча повалили его и стали топтать. Дарин помнил только острый камень, вонзившийся в щеку. До сих пор шрамчик остался.
И хотя матери было наплевать на сына, она все-таки пришла жаловаться. Слишком уж страшно выглядел ребенок. Все тело покрыто синяками, губы расквашены, два оставшихся молочных зуба выбиты. Дарин помнил, как мама держала его за руку. Последний раз в жизни. Он стоял перед огромной учительницей и все боялся, что его накажут. Не наказали. Учительница, сама напуганная до смерти, взволнованно объясняла маме:
— Он спускался с третьего этажа. А там уборщица как раз пол помыла. Никто и заметить не успел. Он, наверно, поскользнулся и упал вниз, по ступенькам. А под конец ударился о батарею, — женщина судорожно комкала шелковый шарфик.
Дарин стоял, смотрел на лестницу с ажурными чугунными перилами и прибитыми поверху плашками, чтобы дети не катались. Стоял и мучительно пытался вспомнить, когда же он падал с лестницы. А ведь падал, раз учительница говорит.
Освальду вдруг безумно захотелось оборвать что-нибудь в струящихся перед ним потоках: например, перервать вот этот ручеек, так ритмично пульсирующий. Он чувствовал, как все его существо тянется, стремится вперед — сломать, прекратить, остановить. Нельзя. Мать.
Дарин судорожно втянул воздух, луковый запах bq рту исчез, оставив только гнилостный привкус с еле заметным металлическим оттенком. Мир снова стал нормальным: комната, телевизор, толстая женщина, сидящая в кресле. Вот она повернулась, разлепила губы, стряхивая налипшие крошки. Дарин услышал неприятный тонкий голос:
— Дари! Перестань баловаться с «ленивцем»!
Мать уперлась рукой в кресло, собираясь подняться. Под рукой хрустнул пульт дистанционного управления. Женщина медленно опустилась обратно, посидела в нерешительности, а потом принялась судорожно нажимать на все кнопки подряд.
— Мама, сходи в театр, ты давно не была в театре, — устало сказал Дарин. Посмотрел на телевизор. Экран мигнул и погас.
Женщина встала и, держась за сердце, побрела к кровати.
«Всегда она так», — с раздражением подумал Дарин. Достал из ящика пятерку, собираясь пойти купить пива.
— Эй, ты дома? — раздался крик за окном. Дарин прошел по коридору, распахнул дверь на улицу. Зеро охнул и, держась за разбитый лоб, отступил на шаг.
— Ну?
— Пошли пиво пить, — очухался Пустышка.
— Не пойду я с тобой, — зло ответил Да-рин.
— Ну, тогда отгадай, кто ко мне сегодня приходил. Кстати, про тебя спрашивали.
Зеро отхлебнул из бутылки и протянул ее Дарину. Тот взял, подержал в руках и отдал обратно, даже не попробовав.
— Агенты ФБР.
— А откуда знаешь? — искренне удивился Зеро.
— Они приходили и ко мне, Ты же сам их натравил, — Дарин злобно посмотрел на друга.
— Я? Да я им ни слова не сказал! Клянусь! Ты мне не веришь? Они про вчерашнего ублюдка расспрашивали, так я и то им ничего не сказал, — Зеро стукнул себя кулаком в грудь. — А про тебя им кто- то другой накапал. Кто тебя мог видеть?
— Ты! — Дарин сбежал с крыльца и быстро пошел по тропинке.
— Да говорю я тебе! Молчал… — Пустышка семенил сбоку, как гуляющая болонка.
— Отойди, Пустышка, — Освальд мотнул головой, словно бык, увидевший красное.
— Ты не понимаешь…
— Отойди! — заорал Дарин. — Убью! У меня сейчас настроение кого-нибудь поджарить, — он попытался говорить спокойней.
— Только не коров! Дарин, прошу, только не коров. Опять ты…
Слова потонули в порыве налетевшего ветра.
Они взбежали на холм. Ветер, спавший весь вечер, проснулся и принялся за работу. Заскрипели огромные деревья, грозно качая черными ночными кронами. Тучи осели, стали похожими на грязный слипшийся войлок.
— Ладно, я слушаю, — Дарин замер, руки безвольно опущены, голова задрана вверх.
Тучи на небе зашевелились, поползли чернильной манной кашей. Дом у подножия холма засветился всеми окнами.
— Я пришел… Отвечай! — заорал Освальд.
Поднял руки, стараясь дотянуться до неба, ухватиться за край грозы, нависающий над головой.
— Ну, же! Давай! Давай, сволочь! Зеро постоял, потом вдруг развернулся и помчался вниз, перепрыгивая через кочки и ямы.
— Я тебя не боюсь! — Дарин закружился, словно разговаривая с неведомым противником, который почему-то все время оказывается за спиной.
Порыв ветра рванул полы куртки, взвихрил волосы. Застонал тополь, огромная верхушка хрустнула и, окруженная ворохом сорвавшихся черных листьев, полетела вниз. Свет в доме погас, в мире остался только черный свет.
— Хочу!.. — вой пронесся над холмом, человеческий, но в чем-то звериный.
Горизонт вспыхнул, огромная ветвистая молния осветила холм, мокрую от росы траву, стадо перепуганных коров. Извилистая полоса электрического огня ударила в одинокую фигурку на вершине. Человек покачнулся, но устоял, в своем языческом блаженстве похожий на черную молнию. Следующая вспышка осветила лицо: губы прикушены, струйка густой крови стекает по подбородку, глаза широко раскрыты и кружево порванных сосудиков оплетает огромный бездонный зрачок. Ноздри трепещут, бьются рвущейся на волю птицей. Волосы шевелятся, словно живут самостоятельной жизнью.
Третья молния обожгла вершину холма, веером полоснула по стаду. Глупые животные шарахнулись, а старый бык замешкался, не понимая, почему не встают и не убегают молодые самки, упавшие на сочную зеленую траву. Острый запах озона ударил в ноздри, грохот прокатился по холму, захлестнув притихший дом. Бык рванулся и, уже не сдерживая себя, побежал.
Пустышка, прятавшийся у подножия холма, помчался наверх, с трудом выпутывая ноги из травы. Порыв ветра сбил его с ног. Он вскочил, почувствовал, как что-то холодное расплескалось по лицу. Следующая крупная капля ударила по руке. А затем, сорвавшись с надоевшей цепи, дождь хлынул ручьями, потоком побежал вниз по склону. Зеро поскользнулся. Пополз, цепляясь за корни. Потом встал на четвереньки, с трудом оторвал руки от земли. Заковылял, стараясь не упасть снова. Мокрые волосы не давали рассмотреть…
Дарин лежал на самой верхушке, вокруг спекшейся лысиной чернело сожженное пятно. Зеро упал на колени, коснулся груди приятеля, пытаясь услышать, бьется ли сердце. Освальд медленно открыл глаза.
— Ты жив! — радостно выдохнул Зеро.
— Куда ж я денусь? — Дарин криво усмехнулся.
Пустышка влюбленно рассматривал некрасивое, почти детское лицо.
— Дарин, с тобой все в порядке? — спросил Зеро. Налетевший порыв ветра унес его слова, кинул в лицо пригоршную стылой воды. Пустышка хотел что-то сказать, но мокрые пряди волос залепили рот, мешая говорить.
— Как ты себя чувствуешь? — прокричал Зеро, пытаясь перекрыть вой несмолка-ющего ветра.
— Как никогда хорошо! — Дарин поднялся, голубые глаза, казалось, налились мертвенным светом.
Словно лампочки в морге.
Шериф выбрался из машины и сразу увяз сапогами в мокрой после вчерашнего дождя глине. Суетливый помощник принялся что-то рассказывать. Доклад был явно не готов, да и не нужен — шериф собирался все
