четырьмя высокими мачтами и сложным такелажем мало чем напоминал торговое судно.
Бертилла в эту скверную дождливую погоду чувствовала себя особенно маленькой и одинокой и хотела лишь одного: поскорее попасть в свою каюту.
Всю дорогу в поезде она думала о том, что во время путешествия сможет по крайней мере заниматься шитьем и читать, а если за долгие недели ей не доведется найти подходящего собеседника, что ж, будет довольствоваться собственным обществом.
Как ни храбрилась она, ей трудно было удержать слезы при прощании с Мэйдстоном, который пожелал ей доброго пути.
То, что с матерью не удалось проститься, ее не удивило: Бертилла покидала дом в половине девятого утра, а леди Элвинстон дала строгие указания утром ее не беспокоить.
— Ее милость вернулась домой в два часа ночи, — сообщила Доукинс и, очевидно, желая смягчить тяжелые чувства, которые должна была испытывать Бертилла, добавила: — Ее милость до смерти устала, а к тому же кому приятно, если неуклюжий джентльмен во время танцев наступит на оборку нового платья или оторвет ее. Я всегда говорю, что эти танцы для того лишь и нужны, чтобы задавать побольше работы горничным!
Бертилла попыталась улыбнуться, но у нее это плохо получилось.
— Доукинс, мама просила передать мне что-нибудь?
— Я уверена, мисс Бертилла, ее милость хочет, чтобы вы берегли себя и чтобы все у вас было хорошо, — отвечала Доукинс, но это был вовсе не тот ответ, которого ждала Бертилла.
Билет, паспорт и некоторое количество денег для нее находились у Мэйдстона, а лакею, сидевшему на козлах кареты, было поручено отнести чемоданы Бертиллы в багажный вагон и найти для нее место в поезде поудобнее.
Только взглянув на билет, Бертилла обнаружила, что едет не в первом классе, как она ожидала, а во втором.
Это ее удивило, так как она знала, что и отец, и мать обычно заказывали себе в поезде или на пароходе самые удобные места.
Девушка поняла, что мать попросту не пожелала тратить на нее лишние деньги. Оставалось поблагодарить судьбу, что ее не отправили третьим классом.
Дождь сопровождался сильным ветром, и Бертилла поспешила подняться по трапу на «Коромандел», где ей пришлось в обществе других пассажиров дожидаться, пока ей укажут помер каюты.
Пассажиры второго класса чередой поднимались по одному из трапов, часть их ждала на набережной; другой трап был предоставлен пассажирам первого класса.
Бертилла обратила внимание на то, что ее попутчики из второго класса были главным образом иностранцы. Выглядели они весьма колоритно, и она попыталась определить, откуда они родом.
Был среди них огромный толстый мужчина, этакий Гулливер, вероятно, из Куала-Лумпур, потом сухолицый юрист вроде бы из Сайгона, а еще маленький лупоглазый человечек то ли с Суматры, то ли с Борнео.
Была целая группа китайцев, которые, как подумала Бертилла, должно быть, возвращались в Сингапур, — она знала, что там существует большая китайская община.
Большинство из них имело вполне процветающий вид; приглядевшись, девушка увидела и некоторое количество сильно загорелых европейцев и решила, что это скорее всего плантаторы.
У Бертиллы был с собой атлас, и она надеялась, что на корабле найдется хоть какой-нибудь путеводитель.
Она всегда интересовалась жизнью других народов, и теперь ей предоставлялась возможность во время долгого пути по крайней мере познакомиться с новыми людьми и узнать что-то об их обычаях и истории.
Бертилла заметила, как индийская женщина в великолепном темно-красном сари поспешила набросить его конец себе на голову, увидев, что на нее слишком пристально смотрит какой-то мужчина. Выражение лица этого мужчины чем-то не понравилось и Бертилле.
У него была смуглая кожа и темные волосы; Бертилла вначале затруднилась определить его национальность, потом подумала, что голландские черты смешаны в нем с малайскими.
Она слышала раньше, что голландцы-плантаторы нередко женились на яванских девушках.
И почувствовала удовлетворение оттого, что, вероятно, правильно определила национальность этого человека; впрочем, проверить это было бы сложно.
Заметив, что человек этот прямо-таки глазеет на нее, Бертилла покраснела и отвернулась. К ее радости, в эту минуту к ней обратился корабельный казначей.
— Мисс Бертилла Элвинстон? — спросил он. — Так-так, мисс, номер вашей каюты тридцать семь, она одноместная. Стюард проводит вас.
Стюард выступил вперед, взял у Бертиллы ее небольшую дорожную сумку и повел девушку по узкому, с низким потолком коридору.
— У меня еще есть багаж, он остался в поезде, — сказала Бертилла.
— Его доставят на борт, мисс, — сообщил стюард и открыл дверь каюты со словами: — Вот ваша каюта, мисс, надеюсь, вы найдете здесь все, что вам требуется.
Каюта, как показалось Бертилле, была чуть побольше маленького шкафа.
Она вспомнила, что Чарлз Диккенс, впервые в жизни поднявшись в 1842 году на борт корабля, охарактеризовал свою каюту как «чудовищно несообразный ящик».
Но Бертилла, обрадовавшись тому, что ей не придется делить помещение с какой-нибудь чужой женщиной, настроена была отнюдь не критически.
Из мебели в тесной каюте были только койка и небольшой комод. Один угол отгорожен занавеской, там можно повесить платья. Там же находился и таз для умывания, его можно было водрузить на нечто вроде туалетного столика, а потом вылить воду в специальный слив.
Все это ничуть не напоминало роскошь, которой, в соответствии с рекламной брошюрой, следовало бы ожидать от «Коромандела». Впрочем, подумала Бертилла, может быть, изображенные в ней салон-столовая с креслами и пальмами в кадках, большие комфортабельные каюты, орган в картинной галерее, комната для карточных игр и особая каюта, где можно написать письмо, — все это есть в первом классе.
«Не важно, — утешала она себя, — зато здесь я предоставлена самой себе».
И все же она не могла избавиться от ощущения, что ее каюта напоминает камеру узника, которого перевозят из одной части света в другую, не справляясь о его желаниях.
Эта мысль подействовала на девушку так угнетающе, что она решила подняться на палубу и понаблюдать за отплытием.
Ей рассказывали, что это веселая и бодрящая картина: играет оркестр, с набережной на борт и обратно бросают ленты серпантина, а провожающие выкрикивают добрые пожелания отплывающим в долгий путь.
Но, выйдя на палубу, Бертилла убедилась, что в такую ненастную погоду желающих попрощаться набралось немного.
По набережной двигались главным образом грузчики, все еще переправлявшие на борт багаж и грузы.
По трапу первого класса поднимались запоздалые пассажиры, которые прибыли сюда в последнюю минуту, чтобы избежать толчеи.
Было среди них несколько леди, закутанных в меха и под зонтиками; выглядели они столь же элегантно и держались с таким же достоинством, как мать Бертиллы, когда она куда-нибудь отправлялась.
Этих леди, как правило, сопровождали джентльмены в клетчатых пальто из шотландки, в шляпах или котелках, которые им из-за сильного ветра приходилось придерживать рукой.
Были там и дети в сопровождении одетых в униформу нянь.
Трап уже собирались поднимать, когда Бертилла увидела на набережной мужчину, выступающего с каким-то особенным благородством, — и узнала его.
Бертилла вдруг почувствовала, что сердце у нее сильно забилось.
Широкие плечи, красивое лицо — ни с кем невозможно было спутать человека, который помог ей на станции и довез ее до дома в своем бруме.
