била ее до тех пор, пока бедняжка не попросила прощения и не пообещала никогда даже не пытаться писать дяде.
Новоявленная мадам Стадли была достаточно умна, чтобы не заводить знакомства с соседями. В положенное время они конечно узнали, что дом и имение отошли ей, потому что незадолго до смерти сэра Джона миссис Клементе вышла за него замуж. Впрочем, кем она была раньше, мало кто знал, и имя Клементе перестало употребляться, как будто никогда его и не существовало.
В шоковое состояние Лалита пришла, когда осознала, что и Софи именует теперь себя мадемуазель Стадли.
— Ты вовсе не моя сестра! — набросилась на юную самозванку Лалита. — Мой папа никогда не был твоим отцом! Как ты можешь называться его фамилией?
На помощь Софи пришла ее мать.
— Кто сказал, что твой папа не был также родителем Софи? — угрюмо поинтересовалась она.
Мадам Стадли говорила медленно, и Ладите показалось, что в это самое время в голове у нее зародилась чудовищная идея.
— Вы и сами знаете, что это не так, — ответила девушка. — Вы приехали сюда всего лишь год назад.
На сей раз Лалиту не наказали за то, что она пререкается, и девушка поняла, что мадам Стадли вовсе не слышала ее возражений. Препирательства прекратились на целый год. Каждый жил своей собственной жизнью, но Лалита понимала, что мадам Стадли выжимает из имения все до последнего пенни.
Арендаторам не было теперь никаких скидок. Фермы распродавались одна за другой. Дома переходили в собственность тех, кто мог за них заплатить. Садовники были уволены. Клумбы с цветами, которые так любила прежняя хозяйка имения, заросли сорняками.
Мало-помалу из дома стали пропадать самые ценные вещи. Сначала, якобы для того чтобы отреставрировать, из дома вывезли два зеркала времен королевы Анны, больше Лалита их не видела. Затем на аукцион в Лондон отправили портреты предков мистера Стадли.
— Вы не имеете никакого права продавать их, — заступилась за семейные реликвии Лалита. — Это собственность нашей семьи. Так как у папы не было сына, я бы хотела, чтобы их унаследовал мой сын.
— А ты уверена, что у тебя будет сын? — ухмыльнулась мадам Стадли. — Неужели ты воображаешь, что кто-нибудь захочет жениться на тебе? Или что я захочу обойтись без твоих услуг?
Завладев домом, мадам Стадли превратила Лалиту в бесплатную прислугу, и Лалита с ужасом представляла себе, что ей суждено прожить в таком унизительном положении до конца дней своих.
Прошлым летом Софи исполнилось восемнадцать лет, и Лалита была несказанно удивлена тем, что мадам Стадли даже не попыталась вывезти свою дочь в Лондон во время брачного сезона или хоть как-то развлечь ее. Софи была неописуема красива, и, не кривя душой, Лалита полагала, что девушки обворожительнее ее так называемой сестры быть не может.
Только после Рождества Лалита поняла, почему переезд в Лондон откладывался. Однажды в январе мадам Стадли как бы невзначай заметила:
— Софи уже семнадцать с половиной.
Лалита с удивлением взглянула на мачеху. Она прекрасно знала, что Софи восемнадцать, но к этому времени несчастная девушка уже выучилась не спорить, не противоречить, только ждать, что ей скажут дальше.
— Она родилась третьего мая, — продолжала мадам Стадли. — В этот день мы и отпразднуем день ее рождения.
— Но ведь это мой день рождения! — воскликнула Лалита. — Третьего мая мне как раз исполнится восемнадцать!
— Ты ошибаешься, — поправила ее мачеха. — Восемнадцать лет тебе исполнилось в прошлом году, десятого июля.
— Нет! Это день рождения Софи! — совершенно сбитая с толку, воскликнула Лалита.
— Не хочешь ли ты сказать, что собираешься спорить со мной? — с угрозой в голосе спросила мадам Стадли.
— Нет, нет, — испугалась девушка.
— Софи родилась через десять месяцев после того, как я вышла замуж за твоего папу, и я, если понадобится, могу это доказать. Ты тоже моя родная дочь, но, к сожалению, ты незаконнорожденный ребенок.
— Я… я не понимаю… что вы такое говорите! — воскликнула Лалита.
Мадам Стадли объяснила ей это кулаками. И Лалита поняла, что отныне она будет как бы Софи, а Софи будет как бы ею. Уступка ей заключалась в том, что вместо отца-офицера ей сохранили ее собственного родителя.
— Надеюсь, ты не сомневаешься в том, что, когда мы приедем в Лондон, никто не усомнится в моих словах? — ехидно поинтересовалась мачеха.
Лалита не ответила. В Лондоне у нее не было знакомых, да и кто ей поверит, если мадам Стадли станет говорить прямо противоположное? Это было полное поражение. Лалита не могла ничего возразить и не могла ничего сделать, но знать, что эта грубая, несносная женщина претендует на роль ее мамы, было невыносимо. Мадам Стадли заняла место мамы в доме и присвоила себе все деньги семьи. И не было ни единого человека, к которому Лалита могла бы обратиться за помощью и советом, или который согласился бы просто-напросто выслушать ее.
Побиваемая и унижаемая мадам Стадли, Лалита потеряла гордую осанку и внешность, подобающую юной леди. Теперь девушка жила в доме на положении внебрачного ребенка, которого и пригрели-то лишь из великодушия, и, кроме того, ей было приказано называть своего мучителя и узурпатора, мадам Стадли, святым словом «мама». Если Лалита забывала об этом, ей тут же давали тумака, а она не могла вступать в драки с мадам Стадли хотя бы из уважения к памяти своей мамы.
Мадам Стадли обдумала свое вхождение в высший свет Лондона до мелочей, с такой прозорливой тщательностью, которая восхитила бы и Лалиту, если бы она не была жертвой в этой коварной игре. Денег у них было немного, и их могло хватить только на то время, пока Софи не выйдет замуж. Тратить деньги на Лалиту и вовсе не входило в планы мадам Стадли, и девушка жила предчувствием, что, едва Софи заключит брак, ее, Лалиту, вышвырнут на улицу. Пока этого не произошло, она исполняла в доме роль прислуги. Время от времени Лалита собиралась написать письмо дяде, но, вспоминая об угрозах и наказаниях, которые на нее обрушатся, если мачеха застанет ее за этим занятием, бедная девушка отказывалась от этой мысли. Кроме того… спустя три недели после их приезда в Лондон мачеха, прочитав газету, смяла ее и с удовольствием швырнула в Лалиту:
— Твой дядя помер! — удовлетворенно сообщила она.
— Умер? — недоверчиво переспросила девушка.
— Да, и возможности съездить на похороны у тебя не будет, — злорадно ухмыльнулась мадам Стадли. — Так что продолжай работать!
Лалита поняла, что последняя надежда покинуть дом мачехи пропала. С тех пор началось каждодневное выживание. Переделав все дела по дому, она уставала так, что могла только дойти до кровати и заснуть.
Последнее время Лалита стала подозревать, что рассудок ее помутился.
Кормили ее плохо, били часто, Лалита чувствовала, что тупеет, что порой бывает не только не в силах запомнить, то, что ей велят сделать, но и понять, что говорят люди.
Вот и теперь Лалита силилась вспомнить, что мадам Стадли велела ей передать лорду Ротвину. Рассудок ее туманился, и девушка могла думать только о том, какое страдание ей доставляет мучительная боль в спине. Платье прилипало к кровоточащим ранам, оставленным палкой безжалостной госпожи. Лалита знала, что вечером, когда она начнет снимать платье и отдирать прилипшую к кровоподтекам материю, раны откроются и будут саднить снова. И прежде чем накинуть черный плащ, девушка — насколько это позволяла боль во всем теле — расстегнула пуговки на спине. Под плащом никто не увидит ее оголенной израненной спины, а когда она выполнит поручение мачехи, она вернется и в первую очередь обмоет раны теплой водой.
— Ах, если бы мне не надо было встречаться с его светлостью, — пробормотала Лалита.
