— Если бы мистер Клементе был жив и узнал об этом, он бы скончался от сердечного приступа, — заметила леди Стадли. — Он всегда был очень высокого мнения о себе. Некогда он даже в мэры баллотировался.
— Конечно, Клементсы не захотят иметь ничего общего с этой «паршивой овцой», но я не мог оставить ее без помощи.
— Неужели ты снял домик для нее? — воскликнула леди Стадли.
— Да, возле церкви, — тихо ответил отец Лалиты. — Домик маленький, но, думаю, ей с дочерью не будет в нем тесно.
— Джон, ты слишком мягкосердечен, — упрекнула мужа леди Стадли. — Местные жители вряд ли смогут хорошо отнестись к ней.
— Не думаю, что она захочет общаться с крестьянами, — ответил сэр Джон. — Она хочет во всем выказать собственное превосходство. Она все еще привлекательная женщина, а дочь у нее примерно такого же возраста, как наша Лалита, может, чуть старше.
Мистер Стадли помолчал и как-то неуверенно добавил:
— Она просила передать, что, если тебе нужна помощь по хозяйству, она будет рада услужить.
— Не сомневаюсь, что она будет рада, — съязвила леди Стадли, — но работы для нее у нас нет.
С тех пор и вплоть до смерти мамы Лалита больше не слышала о миссис Клементе. Та объявилась и предложила свои услуги, когда дела в доме мистера Стадли пошли под гору. Двое старых слуг стали так дряхлы, что не могли больше работать. Кроме того, зимой в имении мистера Стадли случилась эпидемия какой-то заразной болезни, и трое оставшихся слуг едва держались на ногах. А сэр Джон, казалось, оставался безучастным ко всему. Он или пил в глухом одиночестве дома, или отправлялся в близлежащие таверны, чтобы напиться там до бесчувствия, так что без помощи слуг не мог добраться до кровати.
Миссис Клементе предложила Лалите свою помощь, и девушка в отчаянии согласилась. Бывшая беглянка проявила железную волю. Она с такой твердостью управляла домом и мистером Стадли, что вначале вызвала восхищение Лалиты. Казалось, что только миссис Клементе в состоянии уговорить отца не только пить, но и есть. Именно миссис Клементе поярче зажигала огонь в кабинете мистера Стадли, именно миссис Клементе согревала его домашние туфли перед возвращением сэра Джона домой. Именно миссис Клементе заставляла сэра Стадли заниматься хозяйством.
После того как сэр Джон едва не умер вследствие несчастного случая и болезни, было совершенно естественно, что Лалита не отказалась от помощи более взрослой и опытной женщины. Тогда миссис Клементе сказала:
— Не волнуйтесь, дорогая, я побеспокоюсь о нем.
Лалита, совершенно сбитая с толку болезненными изменениями, происходящими с папой, вынуждена была принять предложение миссис Клементе и позволила ей руководить жизнью дома по ее, миссис Клементе, разумению. Пройдет много времени, прежде чем Лалита начнет укорять себя за то, что позволила этой женщине взять власть в свои руки. Но миссис Клементе, с ее мягким голосом, показным милосердием и состраданием, могла бы обвести вокруг пальца и более проницательного и умного человека, чем шестнадцатилетняя девочка, только что потерявшая мать.
Итак, миссис Клементе переехала в дом Стадли, и вместе с ней под одной крышей с Лалитой поселилась дочь новой экономки. Софи положила себе за правило быть с Лалитой столь же услужливой и доброжелательной, какой была миссис Клементе, и несчастной Лалите показалось, что в прелестной дочери новой экономки она обрела верного друга и наперсницу, чего всегда была лишена в жизни. Правда, время от времени Лалите казалось, что Софи довольно властное и своевольное создание, что она берет без спросу одежду, перчатки и ленты своей хозяйки. Но, всякий раз замечая это, Лалита говорила себе, что она слишком эгоистична, что у нее есть все, а у Софи нет ничего.
Только после смерти сэра Джона, когда погребальный ритуал был исполнен и друзья дома разъехались, миссис Клементе показала свое истинное лицо.
Дом был пуст, только Лалита в черном одеянии неприкаянно бродила по комнатам, думая о том, что после смерти мамы и папы она осталась в полном одиночестве. Неожиданно ей пришла в голову мысль, что нужно написать письмо брату мамы, ее дяде, который переехал из Норфолка в Корнуол. Много лет назад он купил имение в другом графстве и остался жить там даже после смерти своего отца. Мама всегда мечтала о том, что в один прекрасный день они соберутся и поедут навестить его.
— Вот увидишь, ты полюбишь Амброса, — говаривала покойная матушка Лалиты. — Он старше меня, и я думаю, именно он научил меня любить деревенскую жизнь так горячо, что даже сезоны в Лондоне не стали сильным искушением для меня.
Время шло, а они так и не выбрались в Корнуол: то случая не было, то денег.
Дядя Амброс почему-то не приехал даже на похороны миссис Стадли, хотя прислал погребальный венок и письмо, в котором говорилось о том, что он глубоко скорбит о кончине сестры.
«Я должна написать дяде Амбросу, — сказала себе Лалита. — Может быть, он позовет меня жить вместе с ним».
Едва Лалита расположилась за письменным столом в папином кабинете и выдвинула ящичек с бумагой, вошла миссис Клементе.
— Я хочу поговорить с тобой, Лалита, — властным тоном, которого она никогда не позволяла себе прежде, заявила экономка.
Миссис Клементе обратилась к юной хозяйке дома по имени, что покойная леди Стадли сочла бы невероятной дерзостью.
— Да, миссис Клементе, слушаю вас, — ответила Лалита.
— Хочу поставить тебя в известность, — отчеканила ее собеседница, — что мы с твоим отцом были женаты.
Бедная девушка решила, что она ослышалась.
— Женаты?!! — воскликнула Лалита. — Это невозможно!
— Мы были женаты, — яростно подтвердила миссис Клементе, — и отныне я буду зваться мадам Стадли.
— Когда же и в какой церкви вы были обвенчаны? — спросила Лалита.
— Если бы ты ясно понимала, в чем твоя выгода, ты бы не задавала мне слишком много вопросов, — отрезала самозванка. — Советую тебе смириться и осознать, что ты моя падчерица.
— Боюсь… что… я не верю вам, миссис Клементе, — спокойно ответила девушка. — Я собираюсь написать дяде Амбросу с просьбой позволить мне перебраться жить к нему в Корнуол. Дядя, очевидно, не знает, что папа умер, иначе он непременно бы написал мне.
— Я запрещаю тебе делать это!
— Запрещаете? Вы? — изумилась Лалита.
— Отныне я являюсь твоим законным опекуном, — настаивала экономка, — и ты должна слушаться меня. Ты не будешь общаться ни с дядей, ни с другими родственниками и знакомыми. Ты останешься жить со мной, и, надеюсь, не сомневаешься, что с этого дня хозяйкой в доме буду я!
— Но этого не может быть! — воскликнула Лалита. — Папа всегда говорил, что, если с ним что-нибудь случится, дом и имение перейдут мне.
— Полагаю, тебе будет трудно доказать это, — с дьявольской усмешкой заявила миссис Клементе.
Откуда ни возьмись в доме появился странный стряпчий, которого Лалита не видела никогда раньше. Он предъявил законной наследнице листок, который якобы представлял собой последнюю волю покойного. Завещание было написано дрожащей рукой и корявым почерком, каким после аварии и травмы мог стать почерк отца. А мог и не стать. Согласно этому завещанию все имущество отходило «любимой жене» сэра Джона, Глэдис Клементе. Лалита не получила ничего.
Девушка чувствовала, что-то здесь нечисто, но стряпчий показал ей бумагу и подтвердил, что такова была не только задокументированная воля мистера Джона Стадли, но и его искреннее горячее желание, высказанное в устной форме при свидетелях.
Лалита ничего не могла возразить, и, когда представитель закона ушел, она села и написала письмо дяде, как и собиралась поступить раньше.
Миссис Клементе, или, вернее, мадам Стадли, как она приказала величать себя, сцапала девушку уже на пороге дома, когда Лалита отправилась на почту. Именно тогда мачеха впервые избила ее. Мадам Стадли
