Обе ноги Ибботсона свело судорогой, и, меняя позу, чтобы облегчить очень острую боль, он повернулся. Вот отчего в критический момент раздался скрип досок. Очевидно, леопард был слишком напуган и больше уже не возвращался к туше ни в эту, ни в следующие ночи.
Двумя днями позже еще одна корова была убита в нескольких сотнях ярдов выше рудрапраягского базара. Владелец этой коровы жил одиноко в стоящем в отдалении однокомнатном домике, разделенном простой перегородкой на кухню и жилое помещение. Как-то ночью он проснулся, услышав шум в кухне, наружную дверь которой он забыл запереть. Немного погодя через широкую щель в тусклом свете луны, проникавшем через открытую дверь, он увидел леопарда, пытавшегося оторвать одну из планок перегородки.
Долго человек лежал, обливаясь потом, в то время как зверь старался оторвать то одну, то другую планку. К счастью, не найдя в перегородке слабого места, он ушел из кухни и убил корову, привязанную около пристройки. Потом порвал веревку, которой она была привязана, оттащил корову на короткое расстояние и, вволю наевшись, оставил ее лежать под открытым небом.
На самом краю спуска с горы, примерно в двадцати ярдах от места, где лежала убитая корова, стояло сильно разросшееся дерево; на его верхних суках был сложен стог сена. На этом естественном махане у обрыва в несколько сот футов над расстилавшейся внизу долиной мы с Ибботсоном и решили сесть в засидку.
Чтобы помочь нам, правительство несколькими днями раньше послало капкан. Этот капкан длиной в пять футов и весом в восемьдесят фунтов был самой страшной штукой такого рода из всех мною виденных. Его челюсти имели острые трехдюймовые зубья, посаженные по длине на протяжении двадцати четырех дюймов, они приводились в действие двумя мощными пружинами, требовавшими усилий двух человек, чтобы их раскрыть.
Оставив труп, леопард направился по дорожке через поле шириной около сорока ярдов по трехфутовой меже и через другое поле, граничащее с густыми колючими зарослями, покрывающими гору. В месте, где эта трехфутовая межа отделяла верхнее поле от нижнего, мы установили капкан и для большей уверенности в успехе посадили с обеих сторон дорожки несколько колючих кустов. К одному концу капкана была прикреплена короткая, толщиной в полдюйма цепь, кончающаяся кольцом диаметром в три дюйма; через кольцо мы пропустили и вбили в землю крепкий кол, закрепив капкан цепью на месте.
Когда все эти приготовления были закончены, Джин Ибботсон вернулась в бунгало с нашими людьми, а ее муж и я влезли на стог. Укрепив перед собой небольшую палку и подвязав к ней сено, чтобы это «сооружение» служило ширмой, мы устроились поудобнее и принялись дожидаться появления леопарда. Мы были вполне уверены, что на этот раз он попадется.
Вечером появились свинцовые тучи, распростершиеся по всему небосклону. Луна должна была подняться не раньше девяти часов; значит, теперь понадобится электрический фонарь; волей-неволей придется зависеть от него. Фонарь был тяжелый и нескладный, а так как Ибботсон настаивал, чтобы стрелял я, мне и пришлось потрудиться, прикрепляя его к штуцеру.
Спустя час после наступления темноты волны гневного рева известили нас о том, что леопард попался в капкан. Я зажег фонарь и при свете его увидел леопарда, вставшего на дыбы. Капкан висел на его передних лапах. Я наспех выстрелил; пуля 450-го калибра ударила в звено цепи и разорвала ее.
Освободившись от кола, леопард рванулся и большими прыжками двинулся вдоль поля, таща капкан перед собой. Мы с Ибботсоном стреляли ему вслед, но промахнулись. Пытаясь перезарядить штуцер, я что- то сдвинул в фонаре, и свет потух.
Слыша рев леопарда и наши четыре выстрела, люди на рудрапраягском базаре и в соседних деревнях выскочили из своих домов. Неся фонари и сосновые факелы, они со всех сторон обступили домик, где была убита корова. Кричать им, чтобы они посторонились, было бесполезно. Они производили так много шума, что не могли бы нас услышать. Поэтому, держа штуцер наготове, я начал слезать с дерева — довольно опасное предприятие в темноте, а Ибботсон в это время зажег керосиновую лампу, которую мы взяли с собой в махан.
Спустив мне лампу вниз на веревке, Ибботсон слез на землю, и мы отправились в том направлении, куда ушел леопард. На полдороге вдоль поля находился бугор — выступ скалы. Мы приблизились к нему, Ибботсон высоко над головой держал тяжелую лампу, я шел рядом со вскинутым ружьем. За выступом скалы оказалась небольшая впадина; там, припав к земле, вызывающе глядя на нас и рыча, лежал леопард. Спустя несколько минут после того, как моя пуля размозжила ему голову, мы были окружены экзальтированной толпой, буквально танцевавшей от восторга вокруг тела врага, так долго приводившего их в ужас.
Передо мной лежал весьма крупный самец леопарда, прошлой ночью пытавшийся сломать перегородку, чтобы добраться до человека. То, что хищник уничтожен в районе, где были убиты десятки людей, конечно, представляло достаточные основания, чтобы считать мертвого леопарда людоедом. И все- таки я не мог заставить себя поверить, что это лежит то самое животное, которое промелькнуло передо мной в ту ночь, когда я сидел в засидке около трупа женщины. Правда, ночь была темная, и я лишь смутно видел вырисовывавшийся абрис леопарда; пусть так, но все равно я был убежден, что животное, труп которого сейчас радостно хлестала окружившая толпа, — не людоед.
С Ибботсоном впереди, сопровождаемые людьми, несшими тело леопарда, и толпой в несколько сот человек мы направились через базар к бунгало.
Спускаясь с горы позади процессии, я был единственным во всей толпе, который не верил, что людоед-леопард из Рудрапраяга мертв. Я думал о случае, происшедшем дома, невдалеке от нашей зимней резиденции, когда я еще был маленьким мальчиком. Много лет спустя я нашел этот случай в книге под названием «Храбрые поступки» или, быть может, «Самые храбрые поступки». Случай произошел с двумя людьми — одного звали Смитон {
Этой ночью, в первый раз за много лет, любой дом на базаре был открыт, женщины и дети толпились у своих дверей. Мы медленно продвигались вперед, так как каждые несколько ярдов леопарда приходилось опускать вниз, чтобы дети могли обступить его и получше рассмотреть. В конце длинной улицы наш эскорт отстал, и леопард с триумфом был внесен нашими людьми в бунгало.
Мы с Ибботсоном вернулись в бунгало после того, как умылись в моем лагере; за обедом и после него мы приводили аргументы за и против того, что убитый леопард является людоедом. В конце концов, не убедив друг друга, мы остановились на следующем: поскольку Ибботсону нужно было ехать назад на работу в Паури, а я был утомлен долгим пребыванием в Рудрапраяге, мы проведем следующий день, освежевывая леопарда и высушивая его шкуру, а послезавтра снимем лагерь и отправимся в Паури.
С раннего утра до позднего вечера люди, все время сменяясь, приходили из ближних и дальних деревень, чтобы поглядеть на леопарда. Большинство опознавало животное и считало его людоедом. Поэтому убеждение Ибботсонов, что они правы, а я ошибаюсь, все время росло. Однако по моей просьбе Ибботсон сделал мне две уступки: он лишний раз предупредил народ, чтобы все имели в виду мои сомнения и не ослабляли мер предосторожности, во-вторых, он наказал воздержаться от телеграммы правительству об уничтожении людоеда.
Этой ночью мы рано пошли спать, так как предполагали отправиться следующим утром как только рассветет. Я встал, когда еще было темно, и ел Chota hazzi,[22] как вдруг услышал голоса на дороге. Это было совсем необычно, и я окликнул людей, чтобы выяснить, что они там делают в столь неурочный час. Увидев меня, четыре человека поднялись по тропинке к лагерю; оказалось, их послал патвари передать мне, что одна женщина убита людоедом на той стороне реки, на расстоянии
