польское крестьянское имя, значит, имя людей бедных и совсем не смешное. Дразнить кого-нибудь Мацеком — это все равно, что смеяться над еврейским именем «Мордка». Но только те, кто постарше и поумнее, поняли, что сказал воспитатель.
А вот когда Хаим заявил: «Кто тронет Чарнецкого, в морду дам», — всем стало ясно, что приятелей лучше не задирать…
Почему Хаим, один из отчаяннейших сорванцов, взял под свою защиту самого тихого мальчика в колонии?
ГЛАВА
ДВЕНАДЦАТАЯ. Газета «Михалувка». Почему ребята плохо говорят по-польски?
Эльвинг сразу догадался, что газета «Михалувка» не приходит из Варшавы, а воспитатели сами ее пишут и нарочно вкладывают в конверт. Будто бы ее из Варшавы прислали. Но и он слушает, когда читают газету: нельзя не признать, что известия в ней самые свежие и всегда интересные. Разные бывают новости в газете: — «Ребята играли в лапту и выбили стекло. Госпожа экономка очень сердится».
«Гринбаум Борух подрался со своим братом Мордкой».
«Младший Мамелок влез на окно и заглядывал в кухню».
«Хевельке и Шекелевский не хотят есть кашу».
«Ейман ударил по носу Бутермана. Бутерман простил Еймана».
«Новая собака сорвалась с цепи и убежала. Но Франек ее поймал».
«Вайнберг провертел дыру в шапке. Он так и будет ходить в дырявой шапке, потому что новую не получит».
«Штабхольц пил сырую воду, от этого у него заболит живот, и, может быть, ему даже придется проглотить целую ложку касторки».
Одна статья в газете «Михалувка» была о башмаках, — как неудобно ходить в деревне в башмаках и как приятно и полезно ходить босиком; в другой говорилось о том, как проводят время в колонии Молодец и Мямля. А одна статья была посвящена летним колониям.
«Общество летних колоний» уже двадцать пять лет посылает детей в деревню.
Сначала в деревню посылали очень мало детей, потом стали больше, а теперь каждый год отправляют три тысячи; половина из них, тысяча пятьсот, мальчики, половина — девочки.
На то, чтобы посылать детей в деревню, Общество тратит сорок тысяч рублей в год. Одежду, простыни, мыло, мясо, молоко — все надо покупать. Тот, кто теряет носовые платки и мячики, рвет одежду, бьет стекла и ломает вилки, поступает плохо, потому что у колонии останется меньше денег на молоко и хлеб и на будущий год сюда уже не сможет поехать столько детей, а те, кто останется в городе, будут очень огорчены.
У Общества много таких колоний, как Михалувка. Дети ездят в Цехоцинек, и в Зофьювку, и в Вильгельмувку. На колонию Михалувку отпускается много денег, целых пять тысяч рублей в год. За лето сюда приезжают две смены мальчиков и две смены девочек.
Кто дает эти деньги? Дают разные люди. Один умирает, и деньги ему не нужны; другой хочет откупить грехи у господа бога; третий хочет, чтобы все говорили, что он добрый; а четвертый на самом деле добрый: он хочет, чтобы дети жили весело и были здоровы.
Кто собирает эти деньги? Собирает их председатель «Общества летних колоний» и еще другие мужчины и женщины.
Почему они собирают деньги?
Потому что люди верят им и выбрали их точно так же, как вы здесь, в Михалувке, выбрали в судьи Пресмана, Плоцкого и Фриденсона.
О летних колониях можно было бы написать в газете и получше, но еврейские дети плохо понимают по-польски, и надо писать для них простыми словами.
Некоторые ребята совсем не говорят по-польски, но, несмотря на это, великолепно выходят из положения. Они говорят:
— Господин воспитатель, о-о!
Это значит: мне длинны штаны, у меня оторвалась пуговица, меня укусил комар, какой красивый цветок, у меня нет ножа или вилки.
Завтрак, полдник, ужин — все называется «обед». И, когда раздается звонок, ребята весело кричат:
— Обедать!
Откуда им знать, что еда в разное время дня называется по-разному, если дома всякий раз, когда они голодны, они получают кусок хлеба с чуть подслащенным чаем?
Другое дело те, кто живет на одной улице с польскими ребятами.
Гринбаум из Старого Мяста хорошо говорит по-польски, у братьев Фурткевичей даже имена польские, их зовут Генек и Гуцек. А Мосек Топчо вместе с Франеками и Янеками голубей гоняет и научился от них свистеть в два пальца и кричать петухом, потому что живет он на Пшиокоповой улице…
Но есть в Варшаве улицы, где если и услышишь польское слово, то только грязное ругательство, — дворник раскричался, что ему «еврейское отродье» весь двор замусорило. «А, чтоб вы сдохли, чтоб вас всех холера взяла!»
Здесь, в деревне, польская речь улыбается детям зеленью деревьев и золотом хлебов, здесь польская речь сливается с пением птиц, мерцает жемчугом звезд, дышит дуновением речного ветерка. Польские слова, словно полевые цветы, рассыпаны по лугам. Они взлетают ввысь, светлые и ясные, как предзакатное солнце.
В колонии никого не учат говорить по-польски — на это нет времени; ребят не поправляют, когда они делают ошибки. Их учат польская природа, польское небо…
Здесь не режет слуха и еврейский жаргон, потому что здесь это не крикливый и вульгарный язык ссор и прозвищ, а просто незнакомый язык резвящейся детворы.
И в еврейском языке есть свои нежные и трогательные слова, которыми мать убаюкивает больного ребенка.
А короткое, незаметное польское слово «смутно» и по-еврейски тоже значит «грустно».
И, когда польскому или еврейскому ребенку плохо жить на свете, они думают об этом одинаково, одним и тем же словом «смутно».
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ. Война. Бой за первый форт. Взятие второго форта. Солдат, ковырявший в носу, и перемирие
Мы направляемся в крепость.
Раздаются громкие звуки трубы. Им отвечают горны отрядов. Лязг саперных лопат. Беготня, перекличка. Реют знамена.
Звучит команда: «По отрядам стройся!»
Первые семь пар — «наступление». Эти четырнадцать героев будут биться со всеми остальными. Отряд немногочисленный, но отважный; троекратно проведенные маневры доказали, что он умеет воевать и его не испугает превосходящая численность противника.
Звучит команда: «Оборона первого форта, вперед!»
Во главе генерал Корцаж со знаменем форта в руках, за ним четыре полка, каждый полк со своим командиром, — впереди «обороняющие» двух флангов, за ними два центральных полка, которые будут защищать знамя.
Если укрепленное на холмике знамя попадет в руки неприятеля, отряды должны добровольно отступить и саперы сровняют первый форт с землей. Бои тогда будут идти за второй форт.
