- Люди в ресторан отдохнуть ходят, а ты свое блатовство показать? тихо, по-змеиному шипел Фоменко, и губы его зловеще кривились. - Кому хочу - в морду дам, кого захочу - отматерю... Так?!
Он замахнулся и, когда Сивухин отпрянул, грохнул кулаком по столу.
- Боишься, сука! А там не боялся? Там ты смелый был, на всех клал с прибором. - Опер пригнулся к столу, как зверь перед прыжком, и снизу гипнотизирующим взглядом впился в бегающие глаза допрашиваемого. - И думал всегда при таком счастье на свободе кейфовать... Да?!
Фоменко снова замахнулся. Он 'заводил' сам себя, и сейчас бешенство его стало почти не наигранным, в дергающихся углах рта собралась пена, зрачки маниакально расширились.
- Да я тебя в порошок сотру, падаль поганая! Ты у меня будешь всю жизнь зубы в руке носить!
Он перегнулся через стол и ткнул-таки кулаком в физиономию хулигана, но тот снова отпрянул, и удар получился несильным.
- Ну чего вы, в натуре, - плачущим голосом заныл Сивухин и принялся усердно растирать скулу, демонстрируя, что ушибленное место нестерпимо болит. - Чего я сделал такого особенного? Ну чего? Скажите, я извинюсь...
- Вот и молодец! - Фоменко выпрямился, лицо его приняло обычное выражение, и он даже доброжелательно улыбнулся. - Я знал, что мы найдем общий язык. Ты парень-то неглупый. Раз попал - надо раскаяться и все рассказать. Закуривай...
Он любезно протянул распечатанную пачку 'Примы', подождал, пока трясущиеся пальцы задержанного выловят сигарету, встал, обошел стол и чиркнул спичкой.
Настороженно косясь, Сивухин прикурил.
- Да чего рассказывать-то? - После нескольких затяжек он расслабился, и в голосе прорезалась обычная блатная наглеца. - Двое суток на нарах, а за что? Хоть бы пальцем кого тронул...
- Не помнишь, значит? - Фоменко присел на край стола, нависая над допрашиваемым, отчего тот должен был чувствовать себя неуютно. К тому же, когда держишь голову задранной, затекает и деревенеет шея, устает спина, очень хочется сменить позу.
- Ну так я тебе расскажу... - Фоменко тоже закурил, но из другой пачки: не дешевую 'Приму', а фирменные 'Тиходонск'. - Двадцать шестого апреля ты нажрался в 'Рыбе' до потери пульса, обругал матом гражданина Костенко, который находился при исполнении служебных обязанностей, приставал с циничными предложениями к гражданке Тимохиной и ударил ее по лицу.
Фоменко выпустил дым в лицо Сивухину.
- Вот тебе эпизод номер один. Злостное хулиганство. Статья двести шестая, часть два. До пяти лет.
- Да не было ничего этого! - Сивухин от возмущения сорвался на фальцет - Не знаю никакого Костенко и Тимохину эту в глаза не видел! Это кто-то чернуху прогнал. Какие, на хрен, служебные обязанности?
- А швейцара дядю Васю не помнишь? - вкрадчиво спросил Фоменко и снова целенаправленно пустил струю дыма.
- Хромого, что ли? - вскинулся задержанный. - Он меня из бара вытолкал и таких хренов насовал... И я его разок послал.
- Вот-вот. А человек на государственной службе!
Сивухин скривился.
- Знаем, знаем... Тридцатник за бутылку! А Тимохина - это небось Лидка? Это к ней я, выходит, приставал? Да ее все знают, у ней даже прозвище Щека! Трояка не было, а она выделывалась!
- Значит, первый эпизод признал полностью. - Фоменко удовлетворенно улыбнулся. - А всего их ровно восемь. Как раз под пятерик и выйдет!
Казалось, в маленьком кабинетике воздуха не осталось - только сизый, расплывшийся слоями табачный дым. Сквозь него слабо светила и без того тусклая лампочка под давно не беленным потолком. Ядовитогорький туман обволакивал человеческие фигуры - сидящую на привинченном к полу табурете и облокотившуюся на исцарапанный, перепачканный чернилами стол. Фигуры размывались, теряли четкость очертаний, казалось, и квадраты решетки на окне проступают не через матовое стекло, а сквозь вязкую белесую массу, заглушающую бормотание дежурного за фанерной перегородкой. Сгустившийся до ощутимой плотности дым забивал нос, горло, легкие, застилал глаза.
- Ты что, приход поймал? - Черная рука протянулась из табачного облака, вцепилась в рубаху на груди, несколько раз встряхнула.
Сивухин пришел в себя.
- Жидкий на расправу! - довольно сказал Фоменко. - Чуть придавлю, и расколешься до самой жопы.
- За что пятерик? - с трудом выговорил Сивухин. - Ведь все так делают! И хромого матерят, и друг с другом лаются, и Щеку колотят! Чего же вам от меня надо?
- Вот это молоток! - Фоменко наклонился совсем близко. - Отдай автомат - и все! Я тебе явку с повинной оформлю, гуляй на все четыре стороны.
Сивухин отквасил челюсть.
- Ка-ка-какой автомат?!
- Тот самый, из которого грозил перестрелять весь оркестр, - буднично пояснил Фоменко. - Наших позавчера на трассе покрошили, слыхал небось? А ты проболтался про свою машинку. Сам виноват! Теперь отдавай - подтвердится, что не из нее, - и порядок. А хранение, так и быть, я тебе прощу...
- Да нет у меня никакого автомата! - заверещал подследственный. - Мало чего по пьянке наболтаешь! Кастет был, сам отлил, финка дома есть...
- Ты туфту не гони! - рявкнул Фоменко. - Финка уже у нас! А где автомат? Говори, сука!!
Он с маху, но расчетливо, чтобы не оставить следов, отвесил хулигану затрещину.
- Не понимаешь, что за убитых сотрудников спуску не будет! Я у тебя его вместе с печенкой выну!
Ядовитый туман в комнате для допросов становился все гуще.
Автобус спецроты довез Сизова почти до Центрального райнарсуда. Он прошел полквартала, перешел улицу и нырнул в пропахший сыростью подъезд старого и безнадежно обветшавшего здания. Здесь был только один зал заседаний, потолки которого наглядно свидетельствовали, что канализационные трубы второго этажа тоже давно пришли в негодность. Небольшие дела приходилось слушать прямо в клетушках кабинетов, где судья и заседатели теснились за одним столом, прокурор и адвокат сидели плечом к плечу между сейфом и окном, секретарь вела протокол на подоконнике, подсудимый стоял в углу рядом с вешалкой, а свидетель мялся у двери и после допроса выкатывался в коридор, где под плакатом 'Судьи независимы и подчиняются только закону' томились родственники подсудимого и другие свидетели.
Сизов протиснулся к обитой черным дерматином двери и, не обращая внимания на табличку с расписанием приемных часов, вошел в канцелярию. За деревянным отполированным животами и локтями просителей барьером сидели неприступные в осознании своей значимости молодые девушки. Сизова некоторые знали, поэтому суровые личики смягчились, и архивариус согласилась, несмотря на неурочное время, отыскать нужное дело.
- Только завизируйте запрос у Петра Ивановича, а то сейчас у нас с этим строго...
Запроса на выдачу дела у Сизова не было, он сел к длинному столу и на официальном бланке написал: 'Председателю райнарсуда Центрального района г. Тиходонска т. Громакову П. И. В связи с оперативной необходимостью прошу выдать для ознакомления ст. о/у майору Сизову архивное уголовное дело по обвинению Батняцкого. Начальник отдела УУР УВД Тиходонского облисполкома Мишуев'. Поставив перед словом 'начальник' вертикальную черточку, означающую, что документ подписывается другим лицом, Сизов резко черкнул свою фамилию.
У двери председателя майор остановился, постучал, дождался ответа и лишь после этого вошел. Он знал, что районные начальники очень чувствительны к знакам признания их авторитета.
- Что у вас? - Громаков оторвался от бумаг.
Когда-то он работал следователем прокуратуры, пару раз они встречались на местах происшествий и знали друг друга в лицо. Но сейчас никаких признаков узнавания председатель не проявил.
- Надо посмотреть архивное дело. - Сизов протянул запрос.
- Давайте. - Громаков положил бумагу перед собой, занес ручку для резолюции, но задержал ее, пробегая глазами текст.
