Хоть и сгущался вечер, но было еще светло. Он шел, а ему навстречу спускался НЛО. Пять минут - и начнется контакт. И тогда он воскликнул грозно: 'Поскорей улетай, чудак, пока ты еще не опознан!'
Возможно, прихожая оставалась такой же, просто он стал воспринимать ее по-другому. Многое ведь зависит от восприятия. 'Все здесь написанное весьма интересно'. - 'Ну что вы, такая чепуха!' Вот где ключ.
Справа от полочки с телефоном, на узорчато-зеленом обойном горизонте, в бледной дымке виднелся город. Город казался игрушечным. Остроконечные башенки венчались полузабытыми флюгерами: стрелками, петушками, флажками, парусниками, человечками. Все они, конечно, показывали разное направление ветра и все, конечно, морочили голову, потому что никакого ветра не было и в помине. Так иногда прокатывалась легкая волна, от которой чуть заметно покачивались цветы, изображенные на открытке с золотистой надписью 'Поздравляем!', лежавшей на полу под вешалкой. Открытка тоже морочила голову, потому что никого не поздравляла.
Он неторопливо шел к игрушечному городу, насвистывая что-то незатейливое, изредка глядя по сторонам и улыбаясь. Далекая звезда зеркала погасла и наступили легкие сумерки.
Вот ведь еще обидное несоответствие между реальностью и видимостью реальности. Может быть, давным-давно погасли все звезды этого мира, а мы их все еще видим, и гуляем в ночи под звездным небом, и сочиняем стихи под звездным небом, и просто спим под звездным небом, спим спокойно, потому что уверены: небо - з в е з д н о е. А оно, возможно, давным-давно нас обманывает, давным-давно только кажется, и нет в природе никакого звездного неба. Обидно. Уж лучше сразу жить в темноте, чем с трепетом ожидать, когда же эта темнота наступит.
Обидно вдвойне, потому что мы строим какие-то планы, надеясь на звездное небо, мечтаем и с нетерпением ждем грядущего, и не знаем, что, быть может, в грядущем не ждет ничего хорошего. Хотя и догадываемся порой. А насколько бы изменился образ нашего мышления, знай мы с самого начала, что небо никакое не звездное. Как бы лелеяли мы себя! А так тешим себя надеждами и умиляемся тому, чего на самом деле, возможно, и нет. Послушайте, как самоуверенно звучит: 'В результате огромной работы, проделанной астрономами ряда стран, мы многое узнали о различных характеристиках звезд, природе их излучения и даже эволюции'. А какое веское название: 'диаграмма Герцшпрунга - Рессела!'
'Скажи, звезда с крылами света, скажи, куда тебя влечет?..' Так, кажется?
Хотя цитируют обычно тогда, когда своих слов не хватает. А тут можно просто утонуть в трясине слов.
Ладно. Поставим точку. Знак препинания. То есть, конечно же, знак продолжения. Потому что игрушечный город уже совсем рядом.
Вблизи город оказался вовсе не игрушечным. Домики были двухэтажными, разноцветными, уютными на вид, с фигурными окнами, балкончиками, черепичными крышами, вышеупомянутыми флюгерами, рельефными стенами, розами в висячих палисадничках (если это именно так называется), и с телевизионными антеннами индивидуального пользования на каждом балкончике. Улицы были вымощены гладким булыжником. У перекрестка стояла стандартная будка телефона-автомата. На одном из угловых домиков, над аккуратной дверью, газосветная вывеска извещала: 'Комбинат бытовых услуг'. Вывеска не горела. И было безлюдно.
Кстати, пора уже дать имя нашему герою. Местоимение 'он' в конце концов приедается и может даже привести к путанице, если 'он' столкнется с кем-то другим, тоже безымянным, и будет достаточно долго иметь с этим тоже безымянным дело. 'О н взял пистолет, оценивающе взвесил е г о на ладони, подошел к барьеру - о н был в десяти шагах - тщательно прицелился, выстрелил - и о н упал'. Кто упал: барьер, пистолет, тот, в кого стреляли или тот, который стрелял, потому что другой опередил - не совсем понятно. Так что нужно, наконец, определиться. Казалось бы, самое время задуматься о значении наименования того или иного явления континуума, о роли, которое играет слово 'роза' в том, чтобы роза действительно стала розой - но не будем задумываться. Достаточно того, что мир взят в плен определениями явлений. Подумать только: 'очарованность', 'странность'... Стоит дать определение - и на душе спокойней. Понятней, может быть, не становится, но - спокойней.
Итак, его звали Эдгар. Конечно, очень даже возможно, что его звали вовсе не Эдгар, но разве в этом дело? Определение дано - значит, можно смело двигаться дальше. Ведь что такое дать наименование какому-то явлению? Договориться называть его именно так, а не иначе. Вот и договоримся.
Итак его звали Эдгар. И не надо никаких ассоциаций. Мы только усложняем себе жизнь способностью к ассоциативному мышлению.
Эдгар подошел к двери ближайшего светло-коричневого домика с треугольной башенкой и флюгером в виде лука со стрелой и поднял руку, собираясь постучать. И не постучал, потому что увидел вложенную в дверную ручку свернутую бумажку. Бумажка оказалась короткой запиской.
'Неосуществленные надежды', - было написано в ней.
- Неосуществленные надежды, - задумчиво повторил Эдгар, сложил записку и вернул на прежнее место.
Ему не хотелось встречаться с неосуществленными надеждами.
Согласитесь, вы поступили бы точно так же. Исторические параллели нежелательны, но все-таки вспомним Наполеона. Хотя, с другой стороны, если надежда осуществлена - это уже совсем не интересно. Тут даже примеров приводить не надо. Ткни пальцем в любую точку континуума - вот тебе и пример.
У входа в следующий домик Эдгар решил не стучать. Он просто открыл дверь и оказался в небольшом уютном зале. Лестница-спираль с деревянными резными перилами вела наверх. В зале стояли несколько вычурных кресел, низкий диван, большой круглый стол темно-красного дерева с изогнутыми ножками, стены покрывали ковры, вернее, гобелены с пастухами, пастушками, драконами и батальными сценами, в простенках между небольшими оконцами с кисейными белыми занавесками висели большие цветные фотографии, запечатлевшие первый визит землян на Луну ('Мы пришли с миром от имени всего человечества'), а в углу, за тумбой с внушительными старинными (или стилизованными под старину) часами с ординарной надписью на циферблате 'Vulnerant omnes, ultima necat', что значило 'ранят все, последний убивает', стоял рыцарь в полном блеске своих доспехов, с копьем, зажатым в массивной перчатке, какой- нибудь мессир Ивэйн, славный сын Уриена, короля земли Горр или мессир Говен, славный сын Лота Оркнейского (как классифицировад его Эдгар). Собственно, рыцарь должен был сказать хоть слово или как- то по-другому отреагировать на появление Эдгара, но он никак не отреагировал.
Эдгар сел на диван и принялся разглядывать фотографии Первой Лунной Экспедиции, ожидая, когда же мессир соблаговолит заговорить. И мессир соблаговолил. Он откинул забрало, тяжело переступил с ноги на ногу, заскрежетал доспехами и попросил закурить. Эдгар подошел, протянул пачку 'Опала', но мессир никак не мог извлечь из нее сигарету - мешали перчатки, которые он не хотел или не мог снять. Эдгар вставил сигарету между растопыренными пальцами рыцаря, с некоторым смущением наблюдая, как она, поднесенная к шлему, повисла в пустоте под забралом, чиркнул спичкой.
- Благодарю вас, - сказал голос из пустоты.
- Не стоит, - отозвался Эдгар, вновь располагаясь на диване.
Мессир курил, не выпуская копья, иногда простуженно покашливая и с изящной - насколько это позволяли доспехи - небрежностью стряхивал пепел прямо на часы с печальной надписью. Сначала Эдгара несколько смущала пустота под забралом, но потом смущение прошло.
- Вы один здесь? - спросил, наконец, Эдгар, чтобы завязать разговор, потому что славный сын Уриена был, казалось, всецело поглощен процессом, вредным для здоровья, как значилось на пачке 'Опала'.
- Нет, отчего же, - ответствовал рыцарь. - Нас двое.
Эдгар еще раз оглядел зал, но, естественно, больше никого не обнаружил.
- На втором этаже или тоже невидимка? - полюбопытствовал он.
- Отчего же? - опять ответствовал мессир. - Я имел в виду вас.
Или это была шутка в духе общества, собиравшегося когда-то за Круглым столом, или мессир старался быть чересчур точным с ответами. Или понимал все слишком буквально.
Эдгар не знал, о чем нейтральном можно еще спросить - ну не говорить же в самом деле о погоде? - а задавать прямые вопросы он как-то не решался.
Некоторое время в зале царило молчание, прерываемое только покашливанием рыцаря. Поскольку над шлемом мессира вздымались роскошные голубые перья, будем называть его Голубым Рыцарем.
