Снаут пожал плечами:
- Твой видеофон не отвечал. Слишком долго не отвечал. Пришлось нанести тебе визит, - он вновь скупо усмехнулся, - без предварительной договоренности.
Я держал себя в руках. Я очень крепко и надежно держал себя в руках.
Я старался изо всех сил.
- Сейчас, Снаут, - повторил я и закрыл глаза, - Сейчас мы поговорим.
Я все помнил. Я все прекрасно помнил. Тот разговор со Снаутом, несколько суток назад...
Тогда от Снаута вновь пахло спиртным, и глаза у него были грустные и затуманенные. Он слишком часто пил... после всего того, что случилось с нами, и я еще подумал тогда, что это может для него плохо кончиться. Но я его не осуждал. Я и сам был бы не прочь напиться - до слез, до истерики, до беспамятства, - только я знал, что это ничему не поможет и ничего не изменит. Опьянение неизбежно пройдет - и ты вновь окажешься лицом к лицу с тем же самым, ничуть не изменившимся миром.
'Снаут, - сказал я ему в тот день, - я хочу, чтобы Хари вернулась'.
Он долго, с какой-то болезненной гримасой смотрел на меня и молчал, и могло показаться, что он не расслышал или не понял моих слов. Его загорелый лоб больше уже не шелушился и блестел от пота, хотя кондиционер работал вполне исправно.
- Хочу, чтобы она вернулась, - четко отделяя одно слово от другого повторил я, склоняясь над его креслом.
- А я не хочу, - наконец полузадушенно ответил он и вытер лоб рукавом черного свитера. - Не хочу ничьего возвращения. Неужели тебе мало, Кельвин?
Он налил себе еще полбокала и залпом выпил. И закрыл лицо ладонью, словно отгораживаясь от меня.
- Да, мне мало, - сказал я. - Мало, Снаут! Ты выбрал самый легкий путь, но он же и самый пагубный. Хорошо, сиди и пей, и проклинай этого могущественного младенца, который не ведает, что творит, а я пойду к Сарториусу. Пусть еще раз снимет мою энцефалограмму в бодрствующем состоянии, только на этот раз я буду усиленно думать на вполне определенную тему. И если что-то действительно получится, вас с Сарториусом это никак не заденет. Это будет касаться только меня.
- Прости меня, Кельвин, но ты дурак, - отозвался Снаут, не отрывая ладонь от лица. - Ты вновь лезешь в болото, из которого все мы только что еле выбрались. Наверное, ты просто мазохист, Кельвин. Больной психолог.
Его плечи вдруг мелко затряслись. Кажется, он смеялся.
- Мало того, что мы все здесь заразились от этого... младенца, - с надрывом проговорил он, по- прежнему отгораживаясь от меня ладонью, - мало того, что мы все больны... Так нам еще присылают больного психолога!
- Очень смешно, Снаут, - сквозь зубы процедил я. - Просто невероятно смешно.
Он наконец опустил руку и перестал смеяться. И погрозил мне пальцем.
- Пр-рекрати, Кельвин! Грешно искать от Контакта какую-то личную выгоду.
- Ладно, Снаут, - очень спокойно произнес я. - Не собираюсь вступать в дискуссию. Можешь смеяться здесь сколько угодно, а я сейчас же иду к Сарториусу. Надеюсь, у него еще не атрофировался интерес к научным экспериментам - мы же все-таки ученые, исследователи...
- Ты дурак, Кельвин, - с грустью повторил Снаут. - Иди куда хочешь, уговаривай нашего Фауста, и делайте что хотите. Только не трогайте меня. Меня нельзя трогать руками, Кельвин, на мне уже живого места нет. Давай, выклянчивай у него новую... копию...
- Снаут!
Он сжался от моего окрика и вновь потянулся к бокалу. Сделал несколько громких глотков и неожиданно остро взглянул на меня:
- Я против, Кельвин, но ты не обращай на меня внимания. Дерзай, пробуй, экспериментируй. Контакт - святое дело. Только без меня. С меня довольно. Я больше ничего не хочу... вообще ничего... Иди к Сарториусу, Кельвин. Но если сюда явятся чудовища... пеняй на себя.
Все. Иди.
Никакие слова не смогли бы переубедить меня. Я не нуждался в согласии Снаута. Я не нуждался ни в чьем согласии. Я должен был предпринять эту попытку, должен! Иначе мне оставалось, как некогда это сделал Севада, направить машину в глубь какого-нибудь подвернувшегося быстренника. То, что все эти дни и ночи - безысходные дни, одинокие ночи! - зрело во мне, должно было воплотиться в действие. Боль утраты не стихала, эта боль угрожала самому моему существованию. Дважды потерять... Дважды... Это было невыносимо.
- Я попытаюсь, Снаут, - сказал я.
Он только слабо кивнул в ответ. Я закрыл за собой дверь его кабины и направился к Сарториусу.
По дороге к лаборатории - Сарториус сделал ее своим жильем и, кажется, даже не заходил в свою комнату - я все-таки заглянул в библиотеку и связался с ним по видеофону. Доктор Сарториус был не из тех людей, к кому можно заявиться в любое время дня и ночи, не договариваясь о встрече заранее.
- Добрый день, - сказал я, когда на экране появилась узкая, склоненная немного набок голова Сарториуса с ежиком серых волос и большими синеватыми ушами.
Сарториус молча кивнул и выжидательно вперил в меня неподвижный взгляд своих холодных глаз, скованных контактными линзами. Его длинная нижняя челюсть слегка пошевеливалась, словно он что-то перекатывал во рту.
- Я хотел бы с вами поговорить, доктор Сарториус. Насчет одного эксперимента.
Возможно, мне показалось, что его худое лицо на мгновение исказилось.
Сарториус пожевал синеватыми тонкими губами и осведомился высоким носовым голосом:
- Этот эксперимент есть в плане работ?
- Нет, - ответил я. - Но эксперимент... - я сглотнул, - любопытный.
Могу ли я прямо сейчас зайти к вам?
Сарториус окинул меня пронзительным взглядом, но я видел, что попал в цель - мои слова его явно заинтересовали. Он вновь молча кивнул и отключил свой видеофон.
Поднявшись наверх, я вошел в светло-голубой зал лаборатории.
Сарториус, одетый в свой обычный кремовый комбинезон, возился в дальнем углу у аппаратуры и не сделал ни одного движения мне навстречу - просто поднял голову, убедился, что это я и вновь перенес все внимание на обширный пульт управления своими сложными приборами, работающими без замены уже не один год; институт не собирался вбухивать средства в приобретение и переброску новой аппаратуры на Станцию, где занимаются безнадежным делом. Я направился к нему через зал, обогнул большой письменный стол с придвинутым к нему вращающимся креслом - и у меня внезапно пересохло во рту. На столе аккуратными стопками были разложены книги с многочисленными закладками и дискеты, а возле компьютера, в зеленом пластмассовом зажиме, лежала пачка листов бумаги, и мне было хорошо видно, ЧТО нарисовано разноцветными фломастерами на верхнем из них. Двухэтажный дом с разной величины окнами, деревья и солнце с загогулинами-лучами. Обычная картинка, созданная рукой ребенка. И детские каракули на том месте, где должно быть небо...
Я невольно остановился, и Сарториус тут же покинул свой угол и зашагал ко мне, высокий, худой, похожий своей походкой на аиста.
- Чем могу быть полезен? - слегка задыхаясь, осведомился он, опираясь одной рукой о стол, а другой как бы невзначай переложив верхнюю книгу из стопки на зажим с рисунками покинувшего его 'гостя'. - Что вы хотите мне сказать, доктор Кельвин?
И я изложил ему свою идею. Честно говоря, мне не очень приятно было беседовать с ним на эту тему - гораздо легче я чувствовал бы себя со Снаутом, - но выбирать не приходилось: без помощи Сарториуса я вряд ли смог бы осуществить задуманное; все-таки я был не физиком, а психологом.
Сарториус слушал меня настороженно, его глаза под контактными линзами смотрели неприязненно и он, кажется, был готов в любой момент прервать меня, а то и указать на дверь, потому что слишком свежи и мучительны были воспоминания... И все-таки он выслушал меня до конца и сказал после долгого молчания, тяжело опустившись в кресло и словно переломившись в поясе:
- Как ученый, как исследователь я не могу не поддержать вашу идею, доктор Кельвин. Возможно, это
