- Ага! Это вы? - сказал он. - Ого-го! и Микеша с вами...
- А вы, Островский, нашли себе товарищей, - сказал я.
- Ребята теплые! - ответил он с насмешкой в голосе.
- Не совсем только подходящая компания для девочки...
- Ни-и-чего! - ответил он уверенно. - Го-го! Островского никто не обидит, а за Анюту... горло перерву!..
- Островской! Куда ушел? С кем ты там разговариваешь? - крикнул один из бродяг от костра.
- Молчи! Не твое дело! - грубо ответил ему Островский и, опять обращаясь к нам, прибавил: - Думаете, пропаду?.. Нет, не пропаду... Был дурак, чуть не пропал... Ха! Думал святую землю работать, других научить, как за нею ходить надо... Спасибо, самого научили!
- Островской, дьявол! - послышалось опять с берега, и один из сидевших у костра бродяг зашевелился...
- Однако вы лучше проезжайте по добру, - сказал Островский. - Товарищи мои выпили... Как раз захотят познакомиться...
Фрол быстро двинул лодку багром, и она нырнула с нами из освещенного пространства в темноту.
- Храни господи, - сказал старый ямщик. - Жиган ныне голодный, как волк. На станках не подаем мы... А водку жрут, - прибавил он с удивлением и, пожалуй, с завистью...
Мне показалось, что Островский тоже был слегка выпивши. Мы отъехали сажен тридцать, когда с берега послышался пьяный голос бродяги:
- Микеша! А Микеш! Желторотой! На волю хочешь?
- Молчи ты, пьяный! - сказал сурово Островский.
- Ну, ничего, не сердись, Островской, я ведь любя...
- Микеш!.. Мике-ешь!.. Микешенька... - катилось еще долго над сонной рекой, перемежаясь пьяным хохотом. Ямщики молча налегали на весла, и вскоре огонек скрылся из виду.
Ночь продолжала тихо ползти над Леной. Взошла луна, красная, как кровь, и опять закатилась за вершину близкой горы. Северная Медведица спустилась низко, все растягиваясь и вырастая... Потом мутное облако поглотило редкие звезды, а наша лодка все плыла... Я как-то не заметил, как мы еще раз перерезали реку, и спохватился только, когда лодка зашуршала килем по песку.
Кругом было пусто. За широкой береговой отмелью лежала полоса гор, молчаливых и сонных...
Ямщики сложили весла, стали в лодке, приставили руки к щекам, и над пустынным берегом, будя ночные отголоски, понесся протяжный крик:
- Аг-ы-ы-ы...
Фрол кричал, видимо надрывая старую грудь. Микеша тянул свободно, полным и звучным голосом. Никогда еще я не слыхал подобных звуков из человеческой груди... Крик был ровный, неустанный и гулкий, точно тягучий отголосок огромного колокола... Это был обычный призыв с берега к спящему за отмелью отдаленному станку.
- Аг-г-гы-ы... ямщики!
Старик сорвался глухим хрипом и болезненно закашлялся.
- Э-эх, - сказал он с горечью, - съела у меня голос река-матушка.
Микеша продолжал кричать, не останавливаясь для передышки...
- Идут, - сказал наконец Фрол.
Действительно, за отмелью мелькнули огни фонарей, и Микеша тоже смолк. И тотчас же со стороны реки, из-за горы, как бы в ответ на крик ямщика раздался такой же протяжный крик, только чудовищно громкий и глубокий. Мы невольно переглянулись и замерли, охваченные безотчетным испугом... Казалось - сказочное чудовище проснулось и завыло где-то неподалеку.
- Пароход, - сказал первым опомнившийся Фрол.
Вскоре в глубине темной ночи послышались частые гулкие удары, и на реку, сверкая огнями, выплыл пароход с двумя барками. Микешка быстро вскочил в лодку и отсунулся от берега, кинув Фролу его узел. Через минуту лодку едва можно было разглядеть на темных волнах Лены.
- Прощай, Микеша! - крикнул я вдогонку.
- Прощай-ай! - донеслось в ответ из темноты.
- Варнака к варнаку тянет, - с презрением сказал Фрол. - К жиганам, видно, пристанет.
- А ты разве не знал, зачем он у тебя выменивает лодку? - сказал я. Зачем же уступил?..
Фрол ответил не сразу.
- Хорошо ли бумагу писал? Крепко ли? - спросил он через минуту. Станочники чисто собаки. Не отдадут, пожалуй.
В это время к нам подошли станочники с фонарями, и все мы молча смотрели, как пароход, повернув к нам оба огня, бежал как будто прямо к нашему берегу... Под лучом пароходного огня мелькнула на мгновение черною тенью лодка Микеши и исчезла...
- Кто на реке? - спросил один из ямщиков.
- Микеша, - ответил Фрол торопливо. - Со мной приехал, да, вишь, сейчас отсунулся.
- Пошто?
- Я разве знаю?.. Ничего не говорил. А видно, опять в бега снарядился.
- В бега, так пошто за барку зачалился? - сказал опять пришедший ямщик, зоркие глаза которого, очевидно, пронизывали темноту там, где я ничего не видел.
- С жиганами, видно, стакнулся. Жиганы повыше камней ночуют.
- Ну, ин, видно, так, - равнодушно подтверждали ямщики. Некоторое время они следили за поворачивавшимися огнями парохода, как бы обсуждая, что принесет им с собою эта редкая еще на Лене новинка: облегчение суровой доли и освобождение или окончательную гибель... Оба огня на кожухах исчезли, и только три звездочки на мачтах двигались еще некоторое время в черной тени высоких береговых гор... Потом и они угасли... Над Леной лежала непроницаемая ночь, молчаливая и таинственная...
Недели через две с теми же остановками и спорами, мы все еще двигались кверху по замерзающей Лене, когда нас догнал знакомый почталион, встреченный нами еще под Якутском и теперь возвращавшийся обратно. Сообщая различные новости пройденного уже нами пути, он рассказал, между прочим, что на несколько станков ниже Батамая оголодавшие бродяги ограбили было проезжего купца. Согнали народ и устроили облаву: варнаки отсиживались в пещере, отстреливаясь камнями, но в конце концов сдались. С ними, говорили, попался молодой ямщик, убежавший с Титаринского станка.
- А Островского с ними не было? - спросил я.
- Нет. Он отстал от них раньше.
- Неужели Микеша тоже участвовал в грабеже?
- Кто его знает. Сам говорит, что участвовал, но ни купец, ни бывший с ним ямщик его не видели. А бродяги смеются: 'Так, говорят, припутался к нам желторотый зря...'
Мне казалось, что я понял Микешу: он, очевидно, думал, что если ему удастся выбраться 'за горы' через острог, то это будет крепче, и станочники его уже не достанут, как свою собственность, обратно... Да и сам он, долгим общением в остроге с 'умными' и бывалыми людьми, надеялся, вероятно, просветиться...
Да, всякие бывают мечты... Сбылась ли мечта молодого станочника - я не знаю...
1900-1901
