возле солдат.
Проскрипели телеги. На месте освобождения осталась груда брошенных халатов да еще повсюду, как змеи, блестели в траве снятые кандалы. Словно расползлись гадюки из гнезда...
Щелканов потряхивал кистями рук:
- Э-эх, работенка кровавая, пригож-жая! И разбегутся же теперь они, милостивенькие, как тараканы.
Алесь подумал о том, сколько мужиков сегодня не досчитается на бельевых веревках рубашек и портов, - и улыбнулся.
- Идем, Щелканов.
- Э-эх, бар-рин, святой волчок. Вызволил ты нас от Хлюста. Вызволишь ли от хвоста?
- А кто за вами потянется? Имени моего ты не знаешь. А если б и знал кому сказал бы? За тобой, брат, двойной хвост.
- Знаю. - Щелканов пританцовывал. - Эх, чинчель-минчель, хлюст мазепа. Тебе разве что каторга, а мне еще за разбои по белой спинушке да тысяча палочек... А что, если я на это не погляжу?
- Не гляди, - спокойно сказал Алесь.
- То-то же... Да черт его знает, откуда тебя Богатырев выкопал... А это, брат, кремень!.. Если кто-то из нас брякнет языком - горше, чем от Хлюста, не жить вам. Круговая порука... Да и потом: Сноп с Михайлой меня тоже в таком случае за бесстыдство прирежут... Это мужики строгие...
- Злодейская твоя совесть, - сказал Алесь. - Неужели только это тебя и сдерживает?
Щелканов неожиданно серьезно посмотрел на него.
- Нет, - подумав, сказал он. - Еще то, что я в этом твоем поступке не вижу выгоды. Ну отбил, ну отпустил всех. А дальше что? Какое такое золото добыл? А?
Косые лучи солнца стрелами били им в лицо. Молоденькая травка шелестела под ногами. Сквозь нее пробивались свернутые, как дека старой виолы, ростки папоротника.
- Откройся, - неожиданно попросил Щелканов, и в его глазах Алесь вдруг увидел застарелую волчью тоску.
- Почему бы и нет?
Он знал, что в чем-то виновен и перед этой душой, которая паясничала, но и тосковала, как все.
- Я из казанских, - сказал Алесь. - Матушка моя по старому согласию... Однажды беглый каторжник вызволил меня из страшной беды... Я забыл... А тут пришел последний час матери, а незадолго перед этим на родню посыпались беды. И вот мать позвала к себе и на смертном одре взяла с меня обет, что буду жить, чтоб никому не сделать больно... А за то, что забыл ту услугу и потому несчастье постигло и мой дом, и близких друзей, она взяла с меня слово, что вызволю, если сумею, таких самых несчастных... Вот я и сделал - 'во исполнение обещанного'.
Щелканов глядел тревожно:
- Сказка?
- Нет, не сказка.
Это действительно не было сказкой. Разве что обстоятельства были иные. И Щелканов по тону сказанного понял, что это не сказка, поверил.
- Ну вот. А тут тринды-беринды, блины жрут, снохачи-сморкачи. Где-то там все есть, хоть бы и в Казани, где грибы с глазами, когда едят, то плачут слезами. А тут Хлюст. Где-то град Китеж. А тут мамаи охотнорядские утюжат... Э-эх, чинчель-минчель, желтяки для прислуги - рыжики для себя пробель для тещи. - Он пританцовывал. - После баньки сам-то груздочки с лучком да с маслицем обожает. Икоркой-те на вербное побаловаться, христианску-те душу загубив.
- Что это ты по-человечески не говоришь?
- Разрешаем себе в благовещение рыбки покушать... Богадельню не обокрав, великий пост в благочестии провести.
- Ты что?
- Опостылело мне все, - сказал Щелканов. - Живодерня богатыревская моему отцу принадлежала - опостылело. Все опостылело. Жизнь только своя пока не опостылела - и за это, за то, что от Хлюста вызволил, спасибо. Но и она года через два непременно опостылеет. - Голос Щелканова звучал гулко. - И тогда я сотворю что-нибудь дикое. Зарежу кого-нибудь, что ли. А сам пойду в трактир чай пить. И придет за мной хожалый [от слова 'ходить' - служащий при полиции в качестве рассыльного, а также любой низший полицейский чин]: 'Александр Константинович, тебя ведь велено взять'. 'Бери'. - 'Нет, ты лучше сам'. - 'Тогда не мешай человеку чай пить'. И выдую при нем три самовара, хотя чаю этого видеть не могу. А потом скажу: 'Хрен с вами, падлы замоскворецкие, пойдем, опостылело все'.
Алесь не знал, что человек, который шел рядом, буквально так и сделает, так и разыграет все через пару лет. Но он безмерно поверил искренности, что прозвучала в словах Щелканова.
- Не дури.
- Я тогда умнее всех во всем этом городе буду... Э-эх, вот сегодня была жизнь!.. По обету, значит?
- По обету.
- Значит, сподобился и Щелканов... У-ух, соколы залетные!
Они вышли на поляну, на которой лежали солдаты под охраной Кирдуна.
- Эй, кислая шерсть! - Щелканов щупал узлы на руках и ногах. - Не шевелиться, не качаться, до утра не кричать. Кто закричит - сам-молично прирежу.
Брал из рук Кирдуна тряпки и ловко затыкал каждому рот.
- Вот так лежи, разумный... Не бойся, чухлома...
Унтер, когда дошло до него, выругался затяжным матом.
- Ну-ну, - сказал Щелканов. - Ай, молодчина! Вылайся еще - до утра не доведется.
В самом деле подождал, пока тот выругается, и только потом заткнул рот и ему.
...Шли с поляны втроем. Кирдун старался держаться в стороне от Щелканова. А тот шел, как будто из него вынули кости, обмякнув, шаркая ногами по траве.
И только когда подошли к спрятанным в зарослях тройкам, вдруг оживился.
- А своих нету.
- В зарослях сидят.
- И правильно. Сейчас я этих Новосельцев отзову.
Свист раздался над дорожкой. Тот, от которого кони падают на колени.
Кирдун зажал уши. А Щелканов завращал суздальскими глазищами, засмеялся.
- Вот оно как. Хлопцы, сюда!
Новосельцы соскочили с козел, ломились сквозь заросли.
Подошли. Остановились возле Алеся, Щелканова и Кирдуна.
Алесь глядел на рыжего Михаилу Семеновского, на Ваську Снопа, на остальных, которые едва не лишили его жизни, а сегодня честно помогли совершить смертельно опасное дело.
- Ну вот, чинчель-минчель, - сказал Щелканов. - Что сделано, то сделано. Теперь наше дело сторона. Теперь нам в трактир под названием 'А я все время тут'. В 'Волчью долину'. Ничего мы не видели, ничего не слышали.
- Там Хлюст, - сказал Михаила.
- Хлюсту гроши в зубы, а нож в бок... И вот что еще: если кто-то начнет выхваляться, я ему сам хлюстов подарочек поднесу.
- Гляди, как бы нам не довелось тебе такой гостинчик подносить, усмехаясь, сказал Сноп.
Щелканов выпрямился.
- Не будет этого, андроны... [небылицы, пустословие, вздор (польск.); 'плести андроны' - значит врать] Ну, пошли.
- Погодите, хлопцы, - сказал Алесь.
Он достал деньги:
- Берите еще по пятьдесят.
- За что? - спросил Сноп.
- За то, что в том овраге меня не добили, - сказал Алесь. Благодарность, так сказать.
Новосельцы захохотали. Взяли. Покачали головами.
