Вдруг Минька в глубине кладбища, среди кустов сирени, там, где были склепы, увидел в стереоскоп двух людей, которые вели себя странно.
Один возился с замком у склепа бывшего дворянского предводителя. Другой оглядывался, следил, чтобы никто не показался поблизости.
На земле стояла соломенная плетенка с хлебом, бутылками, копченой поросячьей ногой и лежал узел с тряпьем.
- Ну чего ты! - затеребила Аксюша Миньку. - Присох, что ли, к трубе! Хватит, моя очередь!
- Потерпи!
'Может быть, Курлат-Саккал с кем-нибудь? - думал Минька, не отрываясь от окуляров. - Но эти оба рослые, худые, а отец говорил, что Курлат-Саккал коренастый и сутулый. Тогда кто же это и что им надо в склепе? Грабители? Но грабить уже нечего. Богатые склепы давно разграблены. А что замки на них, так это поп Игнашка понавесил для 'ублаготворения покоя усопших', хотя от усопших в склепах тоже ничего не сохранилось. А может, эти двое обнаружили ход в подземную келью, где, судя по сплетням старух, сын дворянского предводителя спрятал колокола от Игнашкиной церкви, доверху насыпанные николаевскими золотыми пятирублевками?'
Открыв замок, первый человек подал знак второму. Тот подошел, и оба исчезли в склепе.
Между неплотно сходящимися половинками дверок просунулась рука и нацепила на кольца замок: будто в склепе никого и нет.
Поп Игнашка продолжал сидеть на бревне, безмятежно вытянув ноги в фетровых полусапожках.
Минька слез с ящика и, пока Аксюша, нацелив стереоскоп опять на сады, наслаждалась фруктами, отозвал Ватю.
- В склепе дворянского предводителя кто-то скрывается.
- Да ну?
- Сам только видел. Двое. Замок открыли - и туда. Один все время оглядывался, чтобы не засекли. Корзина у них с едой и узел с барахлом. Что, если Курлат-Саккал?
- Так и будет тебе бубновый атаман днем по кладбищу разгуливать, когда его милиция ищет! Цыгане краденое прячут.
- Тоже похоже, - кивнул Минька. Про колокола с золотыми пятирублевками умолчал: как бы Ватя на смех не поднял.
- Предлагаю, - сказал Ватя, - установить за склепом наблюдение. Только от Аксюшки надо отделаться. Хотя она и друг, но все-таки женщина. Может растрепать.
Минька согласился, что доверять Аксюшке тайну не следует.
Отделываться от Аксюши не пришлось - она сама заторопилась в город, в лавку за пивными дрожжами, куда еще с утра ее посылала мать.
Минька и Ватя посменно начали вести наблюдение. Из склепа никто не показывался.
Игнашка продолжал торчать на бревне, но вскоре зевнул, обмахнул рот крестным знамением и, заваливаясь на кривой бок, пошел в церковь.
Минька и Ватя устали и прекратили наблюдение. Договорились, что история со склепом будет их личным делом. Ватя придумал даже такое: как только удастся заметить в стереоскоп, что цыгане ушли из склепа, пойти на кладбище и поглядеть, что они укрывают.
- А замок? - сказал Минька.
- А отмычки на что?
- Ну ладно.
- А теперь, хочешь, птенцов поглядим?
Ребята пошли к Вате на голубятню.
Влезли к гнездам.
У Гришиных чугарей вылупились птенцы. Они были слепыми, покрыты редкими волосками. Минька захотел потрогать птенцов, но голубиха накрыла их крыльями.
- Давай наших выпустим, - сказал Ватя.
- А не улетят?
- Уже спаровались, скоро гнездиться начнут.
Ватя опустил у голубятни решетку, но клинтух и вяхирь не хотели покидать голубятню. Пришлось выгнать. Они вылетели и уселись на печной трубе. Минька свистнул, а Ватя громко стукнул решеткой.
Голуби взметнулись, начали набирать высоту.
Ребята едва дождались следующего дня и вновь направили стереоскоп на кладбище.
Дед сидел в тенечке палисадника за низким сапожным столом. Насадив башмак на колодку, набивал косячки. Изредка переставал стучать молотком, вынимал изо рта деревянные шпильки, которые держал наготове, спрашивал у ребят:
- И что вы крутитесь с этим биноклем, как рысаки по ристалищу? Шли бы на Салгир, искупались. А то голубей бы покормили.
- Изучаем окрестности, дед, - отвечал Минька, чтобы только что-нибудь ответить.
- А голубей нужно кормить по расписанию, - говорил Ватя.
Когда наскучивало следить за предводительским склепом, ребята переключались на попа Игнашку.
Поп Игнашка вместе с кладбищенским сторожем Ульяном вздул самовар. Значит, у Игнашки или святая вода кончилась и он кипятит новую, или будут крестины и воду греют для купели. Если для купели, то опять появится какой-нибудь Сысой или какая-нибудь Фелицата. По вредности Игнашка всегда нарекал косноязычные имена - Поликсена, Манефа, Аристарх.
Труба у самовара часто падает. Игнашка сердится, плюет на пальцы, чтобы не ожечься, хватает трубу и снова прилаживает.
Самовар зачадил, да прямо на церковь. Грешно коптить храм. Игнашка отвернул трубу, а дым опять закурился на церковь. Игнашка и Ульян хромые, тщедушные - потащили самовар на другой конец усадьбы.
Сели на приступочке возле кладовки. Устали. Разинули беззубые рты, дышат.
Продышавшись, Ульян закрыл рот и полез на колокольню: он по совместительству звонарь.
Игнашка встряхнулся, приободрился и пошел в храм возжигать свечи и лампады.
Ульян забренчал в обода и автомобильные колеса, созывая прихожан к молитве.
Ребята наблюдали до тех пор, пока Минькина бабушка не вышла во двор и не сказала Вате:
- Ты что же, обучатель, прыгаешь дроздом на палочке, когда время заниматься?
- А вы, бабка Мотря, политграмоту приготовили?
- Сготовила. И цифирь тоже.
Друзья прекратили наблюдение и унесли стереоскоп в сарай. Ватя собрался бежать домой.
- На что тебе? - удивился Минька.
- Надо.
Минька решил пойти поглядеть, как это Ватя занимается в ликбезе с малограмотными.
Дед не выдержал и сказал вслед бабушке, которая отправилась в ликбез с тетрадью, книжкой и бутылицей домашних сажевых чернил:
- Поплелся школяр!
Минька устроился под окном класса, где должны были проходить занятия. Через открытое окно все было хорошо видно и слышно.
В классе висел плакат: 'Грамотный - обучи неграмотного (Ленин)'. Висели потрепанная, клееная- переклееная географическая карта, таблица для счета, печатные буквы, написанные углем на картоне, листки с расписаниями занятий.
Ватя вышел вперед, на учительское место, к фигурному ломберному столику со вздрагивающими от малейшего прикосновения хилыми ножками. Столик, очевидно, был реквизирован у буржуазии и по случайности попал в школу.
Ватя, против обыкновения, был в ботинках - истертых, продранных, с разноцветными шнурками, но в ботинках. Минька теперь догадался, для чего Ватя бегал домой.
В классе собралось девять старушек, повязанных белыми головными платками. Концы у платков были похожи на заячьи уши, настороженные и внимательные.
