Что это он? Не нравится ему, что ли? Толстяк подошёл к чёрному столу и хлопнул по нему ладонью так, что он чуть не треснул:
— Эстэ эс негро!
Чего он в самом деле хочет? Но толстяк всё никак не мог успокоиться. Он подошёл к книжной полке, вытащил том Маршака в красном переплёте и сунул мне под самый нос.
— Эстэ эс рохо! — Он весело выпучил глаза и спросил: — Компрендо?
Я замотал головой:
— Но компрендо!
Тогда толстяк ударил себя кулаком в груды
— Я — Франциско! Компрендо?
— Да! — кивнул я. — Компрендо. Ты — Франциско! Толстяк обрадовался, выкатил глаза и показал на них пальцами:
— Охос! Комирендо?
— Компрендо. Глаза!
Франциско схватил себя за коричневые уши так, что они чуть не оторвались… Всё понятно! Глаза, уши. Он вдруг успокоился, хитро уставился на меня и, показывая на мои глаза, спросил:
— Это?
— Охос!
— Это? — Он показал на нос.
— Парис! — сказал я.
Франциско снова схватил том Маршака, захлопал красной обложкой.
— Эстэ рохо! — Он показал на свои красные губы. — И эстэ рохо, высунул язык, — эстэ рохо! Компрендо?
— Компрендо! Рохо — красное! — выпалил я и показал на красную майку Рослого. — И эстэ рохо!
Тут Франциско вдруг подскочил, как футбольный мяч, выбежал за дверь, и через минуту его голос уже гудел на палубе. Он что-то рассказывал, выпучив глаза, показывая на меня пальцем, а грузчики иронически улыбались: «Неправда!» Тогда Франциско прибежал в каюту, схватил меня за руку и потащил на палубу. Грузчики окружили нас. Франциско поискал вокруг себя, что бы мне показать. Потом ткнул на небо:
— Эстэ?
— Бланко! — выпалил я наугад.
Он показал на красный флаг на мачте.
— Рохо, — сказал я. Это я знал.
— Эстэ? — показал он на свои глаза.
— Охос.
Кубинцы изумлённо закачали головами, а Франциско хлопнул меня по плечу.
— Профессор! Гранд профессор!
Я засмеялся и хлопнул по плечу его.
— Это ты профессор. Ты меня учил.
Он выкатил могучую грудь, важно похлопал себя по ней и произнёс целую речь, из которой я понял, что он учитель, учит ниньос — маленьких детей, а летом помогает разгружать суда. И он сделал движение, словно взвалил на спину доску. Ведь из этих досок будут строить для его ниньос школы!
— И я — ниньо? — засмеялся я.
— Но, ту — профессор! Ту гранд профессор! Тебя надо наградить.
Тут Франциско схватился за голову, вспомнил про сомбреро, и мы снова пошли в каюту.
— Ты кушал пинью? — спросил меня Франциско.
— Нет, — ответил я. — Что за пинья?
Франциско довольно зажмурился, взял сомбреро и сказал:
— До завтра!
Полночи я простоял на вахте. А утром, едва проснулся, уловил ароматный, сочный запах.
— Твой кореш приходил, пинью принёс, — ухмыльнулся Рослый.
Я вскочил. На столе лежал свёрток. А из него, похожий на громадную кедровую шишку, выглядывал ананас. Сверху торчал зелёный чубчик острых листьев. Ананас-то я пробовал! Только не знал, что по- кубински он называется «пинья».
Вскоре в каюте появился Франциско. Он вытащил из кармана громадный нож, отсек одним взмахом чубчик, потом разрезал пинью на куски, выбрал самый большой и протянул мне. И мы принялись уписывать награду за мои профессорские успехи в учёбе.
КУДА ЕДЕТ НАШ ЛЕС
— В выходной посмотрите, куда едет ваш лес, посмотрите всю Гавану! — сказал нам Франциско и в воскресенье появился на пароходе в новой белой рубашке, в узких длинных туфлях.
Мы с Рослым надели белые костюмы. Франциско оглядел нас и хлопнул в ладоши:
— Муй, буэнос! Молодцы, ребята!
Мы спустились на причал. Франциско поговорил с шофёром, возившим из порта лес, мы взобрались на машину с досками и помчались вдоль набережной.
Справа ветерком дышал на нас океан. От горизонта к берегу катились белые лёгкие барашки. Слева до самого неба, сверкая окнами, поднимались небоскрёбы. Франциско обнимал нас за плечи и что-то напевал.
Мы проехали сквозь длинный тоннель, промчались мимо зенитной батареи и затормозили у красивого городка. Хорош городок! Дома, как разноцветные кубики, чистые дорожки, цветы и много всякой зелени. А посреди квартала большой двухэтажный дом.
— Моя новая школа! — сказал Франциско.
Только мы спрыгнули с машины, как сразу нас окружила толпа смуглых ребятишек.
— Руссо, руссо! — кричали они, хватая нас за руки, но Франциско потянул нас в школу. Он застучал каблуками по лестнице, побежал по коридору, распахивая дверь за дверью. Настоящий парад дверей устроил.
Заглянули мы в один класс, а там ребятишки снуют, садятся за новенькие столы, вертятся, каждый сучок разглядывают.
— Всем места хватит, — успокаивает их Франциско. — Всем.
Столы и скамейки пахли лесом — нашим, дальневосточным. Погладили мы столы, помахали ребятам и пошли вниз.
Вышли из школы, обошли её вокруг, видим — штабеля досок поднимаются.
Рослый мне говорит:
— Покажем им, на что ещё наш лес годится!
Взяли доску покрепче, положили её поперёк других, уселись по краям и давай качаться. Отталкиваемся, вверх подлетаем. А Рослый кричит:
— Выше, чтоб Москву видно было!
Тут и мальчишки по-нашему несколько досок положили и давай летать вверх-вниз. Глазёнки от страха закрывают, а сами смеются, кричат:
— Више! Више!
Отправились мы к автобусной остановке, оглядываемся, а сзади курчавые головы так и взлетают, так и взлетают. Мы довольны: и лес наш в дело идёт, и наше лесное веселье на Кубе пригодилось!
