моста и остановились. Облокотились на чугунные перила, посмотрели, как под мостом проплывает баржа.
Вода чуть рябила, и на ней отражались зеленые огоньки фонарей. Мы перешли мост и стали взбираться по крутой улочке. Эдгар дымит очередной сигаретой, лицо у него сосредоточенное. Словно хочет что-то сказать и не решается.
— Вот мы и пришли, — он сворачивает к высокому дому, который будто гвоздь торчит посреди пологого провинциального городка. — Наша гордость. И кому в голову пришло построить институт здесь, а не где-нибудь в столице?
— Так ведь он же был засекреченный, вот и прятали подальше.
— Он и сейчас засекреченный, — кивает Эдгар, — только всем уже наплевать. И слава Богу. Работаем как городская больница.
Оборудование ведь такое, что и в Москве нет.
На проходной Эдгар показывает удостоверение, объясняет, что я с ним, и нас пропускают. Лаборатория Эдгара находится на седьмом этаже. Мы прошли через двери с вывеской «Биохимическое отделение», и я окунулся в запахи, присущие всем лабораториям.
Эти запахи никогда не вызывали у меня бурной радости — слишком они напоминали о стоматологическом кабинете или операционной.
Эдгар приоткрыл дверь в кабинет. Там за столом сидела по-мальчишески худенькая девушка в белом халате и печатала на машинке. Она казалась совсем молоденькой, и, если бы не злоупотребляла косметикой, я бы принял ее за подростка.
— Марина, — крикнул Эдгар, — пора начинать, вам не пришло это в голову?
— Да, да, иду, — ответила она на удивление низким голосом и улыбнулась. Улыбалась она искренне.
— Сейчас серия опытов, Эдгар обернулся ко мне. — Рабочего дня не хватает. Ты извини, я должен…
— Давай. Мне тоже интересно, чем ты занимаешься.
Эдгар вошел в лабораторию и склонился над клеткой с белыми крысами. Потом приоткрыл дверцу и ловко вытащил одну.
— Пора бы уже, — сказал он, глядя на часы. — Две минуты осталось. Тут главное — все вовремя.
Мне стало скучно. Я прошелся вдоль клеток, остановился у окна. Лежавший под нами город погрузился в темноту, лишь переливались далекие и близкие электрические огни.
— Ты ведь охотник? — спросил Эдгар.
— В некотором роде.
— Не мог бы мне крысу укокошить? Терпеть не могу сам.
— Нет уж, уволь. Я ружейный охотник.
Эдгар вздохнул.
— Давайте я, — сзади неслышно подошла та самая худая девушка, которую я видел в кабинете.
Отработанным движением она умертвила крысу, потом приколола тушку к пробковой подстилке и стала делать надрезы.
— Это еще что, — Эдгар покачал головой. — Иногда в одной серии приходится убивать не меньше сотни экземпляров.
— У тебя тут можно курить?
— Не рекомендуется. Пойдем в кабинет. Кстати, там ты сможешь сегодня переночевать. А завтра утром будет гостиница. Я договорюсь, чтобы тебя оформили, будто ты приехал в институт в командировку. Иначе сдерут втридорога, как за пятизвездочный отель.
На моем лице, наверное, было довольно ясно написано, что я об этом думаю.
— Ладно, шучу, — он злорадно ухмыльнулся. — Устроим тебя в тепле и уюте. Один приятель живет за рекой в большом собственном доме. От тетки остался. И почему другим такая роскошь?
Лаборантка на секунду подняла голову и внимательно посмотрела на нас.
— Слушай, старик, — я замялся, — а это не свинство? Ты хотя бы приятеля своего предупредил.
— Зачем? К ним в общем запросто. Дом большой.
— Ну, все-таки…
— Могу дать ключ от своей комнаты, — девушка снова посмотрела на нас, — мне ведь всю ночь дежурить.
— Марина, не узнаю, — Эдгар развел руками, — что про вас после этого подумают соседи?
— Я им объясню: помогла, мол, милому, тихому старичку.
— Дожил… — вздохнул я.
— Ничего, — глаза у нее были как у кошки, опрокинувшей банку молока, — старенький, да ладненький.
— Пожалуй, нам пора, — Эдгар потянул меня за рукав.
В коридоре на полу лежал раздавленный таракан.
— Языкатая у тебя лаборантка, — сказал я уже в лифте.
В ответ Эдгар только крякнул.
Мы снова шли по ночным улицам. Роса смочила плиты и теперь они блестели в свете фонарей. С реки поднимался туман. Над фонарями кружили ночные бабочки. У Эдгара снова появилось сосредоточенное выражение. Словно в уме подыскивает слова.
— Выкладывай, — говорю я, — не тужься.
— Просто через час мне надо будет вернуться в институт. Лаборантка новенькая, до этого в клиническом работала.
— Не слишком ли ты ее опекаешь? — я подмигнул.
— Ее недавно к нам перевели. Неопытная. Но, он многозначительно посмотрел на меня, — рекомендовали…
— Чья-то родственница?
— Нет, кажется. Но связи у нее есть.
— Внебрачные?
— Ну и шутки у тебя.
Дальше мы шли молча. В затихших домах светились разноцветные окна. За каждым из них были люди, своя жизнь, свои радости и огорчения. Эти люди спешили по утрам на работу, вывешивали во двориках белье, молча ужинали перед телевизорами и храпели по ночам. Тут кто как умеет.
Их мир, как в эпицентре, рождался за этими окнами и выплескивался в город, становясь чем дальше, тем призрачней и условней. Это ерунда, что мы обжили планету. Обжить планету так же невозможно, как и любить вкупе все человечество. Мы мельтешим в жизни каждый сам по себе и каждый на своей делянке. И самое обидное — общие у нас только стены, которые нас и разделяют. А что говорит стенка стенке? Вот именно…
Эдгар останавливается.
— Мы пришли, — он кивает на серый забор. Расстояния не московские. Тут живет мой приятель. Бессонов. Хороший парень.
Старый дом затаился в глубине яблоневого сада.
Остановившись у калитки, я окинул его взглядом. Они были очень старыми — и дом и сад. Черные бревна дома лоснились вековой усталостью. Эта же усталость лежала на ветвях бесплодных старых яблонь и на выщербленных ступеньках крыльца.
Пока я шел от калитки, казалось, насквозь пропитался ветхостью.
Среди ветвей шелестел ветер. Было одиннадцать часов.
Эдгар позвонил в дверь. Замок щелкнул, и дверь приоткрыли. Узкая полоска света легла наискось на крыльцо и затерялась в глубине сада.
— Кто там? — спросила женщина.
