И тогда Вовке пришла в голову одна мысль. Сначала слабая, робкая пришла и растаяла, как снежинка на щеке, но потом появилась снова, уже более упрямая и назойливая, и чем дальше, тем труднее было от нее отмахнуться. Мысль была настолько невероятной, настолько фантастической, что принять ее сразу Вовка все-таки не решался. Нет, надо еще раз проверить это окно, когда-то бывшее дверью. Но проверить не снаружи, а изнутри и только потом уже делать окончательный вывод.
На второй день он пришел в школу чуть ли не в семь часов. Уборщица его не пускала, потому что рано, но он сказал, что сегодня дежурит и должен подготовить класс к уроку.
Зайдя в физкабинет, сразу же подбежал к тому окну, под которым был тайник, и торопливо все осматривал. Да, дверной проем до половины был заложен только снаружи, а внутри - от пола и до подоконника - это место было забито досками, старыми, потрескавшимися, но покрашенными в белый цвет, и потому их трудно было сразу отличить от стены. Вовка попробовал одну дощечку - ту, щели вокруг которой были заметнее, чем в других местах, - и легонько надавил. Дощечка подалась Он надавил сильнее - дощечка внизу отодвинулась, и оттуда дунул сквознячок. А это значит, что отсюда есть сообщение с отверстием тайника. Так вот оно что! Выходит, отодвинув дощечку и просунув в щель руку, можно очень легко брать из тайника записки. А значит, и мысль - та невероятная, фантастическая мысль, которой Вовка все время боялся и которую отгонял от себя, исследуя тайник, - эта мысль подтвердилась: Ассистент брал записки не снаружи, а изнутри, из физкабинета. А кто, вероятнее всего, это был? Не призрак какой-нибудь и не дух святой, а тот, кто здесь чаще всего бывает, кто здесь работает, то есть Юрий Михайлович. Человек, которому он верил больше, чем кому-либо другому, которого уважал, даже любил, как законного старшего брата. И вот теперь оказалось, что этот человек полгода обманывал его самым настоящим образом.
Вовка присел за парту, положит голову на руки и беззвучно заплакал. Сколько было надежд и планов, как он готовился к будущей работе разведчика или пограничника, а теперь выходит, что все это обычная игра в кошки-мышки. Действительно, он самая настоящая макуха, если его можно было так надуть.
Вовка не помнит, сколько времени он так сидел, но очнулся от возгласа Ирки Владыкиной:
- Что с тобой, Володя?
Он быстро вскочил, вытер рукавом глаза и отвернулся, стараясь не показывать ей свое лицо. Когда это она зашла, что он и не слышал? Не хватало еще, чтобы слезы его видела?
- Что с тобой? - с тревогой повторила Ирка. - Ты плачешь?
- Вот еще выдумала! Делать мне больше нечего, что ли? Просто ресница в глаз попала и никак не выну.
- Может, помочь? - спросила Ирка, но по голосу ее чувствовалось, что она не очень-то ему и поверила.
- Не надо ничего помогать! - ответил он резко, даже зло.
- Ну смотри... Я дежурить пришла, а уборщица говорит: 'Там уже один есть'.
- Ну и дежурь, раз пришла.
Он постоял немного, раздумывая, потом взял портфель и почти бегом направился к выходу. Ирка растерянно смотрела ему вслед, ничего не понимая.
Придя домой, Вовка кинул книги на стул и, не раздеваясь, плюхнулся на кровать:
- Ноги моей больше в этой школе не будет!
Дед, вернувшись из магазина и увидев внука в такой позе, спросил:
- А чего это ты разлегся? И не в школе? Может, захворал?
- Захворал. Голова болит. Дед поверил.
- Оно ж такое время. Уже не зима и еще не весна. В такую погоду и болеют чаще всего. Сейчас я пойду чаю согрею.
Он направился в кухню, а Вовка продолжал лежать, глядя в одну точку. Понемногу он начал приходить в себя, и мысли его тоже обретали какую-то систему. А вдруг Ассистент - это не Юрий Михайлович? Может же такое быть? Может, существует кто-то третий, который брал из тайника записки и передавал их Ассистенту? Неизвестно, как он проникал в физкабинет, но все же такой вариант не исключается.
Эта мысль настолько заинтересовала и обнадежила Вовку, что он встал и оживленно заходил по комнате. А ведь все можно проверить! И очень даже легко! Взять фотоаппарат, отнести его Юрию и сказать, что уже все раскрылось, что игру можно прекращать. Как он на это среагирует?
Вовка схватил фотоаппарат и, на ходу надевая шапку, побежал в школу.
- Куда же ты? - крикнул вслед ему Павел Михайлович, но внук этого уже не слышал.
Шел урок, и в коридоре никого не было.
'Это как раз и хорошо. Никто мешать не будет', - подумал Вовка и постучал в дверь физкабинета.
Вышел Юрий Михайлович.
- О, пришел наконец. Ты почему не на занятиях?
Не отвечая, Вовка протянул ему фотоаппарат.
- Это ваш?
И, увидев замешательство на лице учителя, добавил:
- Я ведь знаю, что ваш. Возьмите, он мне больше не нужен.
Учитель взял аппарат и, ничего не говоря, смотрел на Вовку. Потом вдруг спохватился и сказал:
- Мне обязательно надо поговорить с тобой. Но сейчас у меня урок...
- А у меня уже нет уроков. И не будет, - ответил Вовка и, засунув руки в карманы, пошел на улицу.
* * *
Домой Вовка идти не захотел. Дед действительно думает, что он заболел, и начнет приставать со всякими лечениями. Горячим молоком поить, а может, еще и в постель укладывать. А разве тут улежишь, когда каждый мускул дергается? Сейчас бы подраться с кем-нибудь как следует - вот это было бы кстати. Сейчас бы он и с тремя справился, да жаль, никто не нарывается, все сейчас в школе. А он больше туда не пойдет. Не надо, чтобы Юрий смеялся над ним. Небось, думает: 'Ну и макуха же этот Калашник. Я его как первоклашку купил'.
Пошатавшись бесцельно по улицам, Вовка направился в Баранову балку. Золотая пора там еще не началась - трава еще не оживает, и в курене пока сыро - но пройтись можно. А заодно и на свою криницу поглядеть: как она там поживает?
Криница была цела и невредима. Вода в ней и зимой не замерзала, а сейчас сбегала по ракушечнику весело и звонко, будто радуясь наступавшей весне. Вовка наклонился к струйке и выпил несколько глотков Вола была холодная, даже дух забивала и сводила скулы, но именно этот холод немного остудил его разгоряченные чувства.
'А что, собственно, случилось и почему я проклинаю весь белый свет? - думал он, отходя от криницы и приходя в себя. - Сольце как светило, так и сейчас светит. Балка тоже лежала тысячу лет и еще лежать будет. Вот пригреет солнце, зазеленеет трава, и мы с Санькой такой курень тут снова отгрохаем...'
Но, подумав о курене, он вдруг обнаружил, что уже не испытывает того нетерпения и той радости, которые были у него прошлой и позапрошлой весной. Видно, повзрослел он за последнюю зиму, да так оно, конечно, и было. Сколько волнующих минут пережил он, выполняя задания Ассистента, каким важным и необходимым считал он свое секретное дело. И все это оказалось самой настоящей кинокомедией.
Настроение его, начавшее было оживать, снова упало, и он, уже не разглядывая по сторонам, понуро начал подниматься вверх по тропинке. Ладно, как бы там ни было, а надо идти домой. Дед, наверное, переживает, зачем его огорчать?
Дед действительно переживал.
- Где ты шляешься, трясця его матери? Лечиться надо, а он...
- Да не болен я, дед. Уже все прошло.
- Мудришь ты что-то, хлопче. То у него болит, то не болит... Ну ладно, это после. Там к тебе гости пришли.
- Где?
- В зале. Иди балакай. Человек уже целый час дожидается.
Войдя в залу, Вовка увидел своего классного руководителя. Увидел, остановился.
- А, это вы?
- Я. Пришел поговорить.
- А зачем вам время на меня тратить? И так полгода возились. Записки всякие писали, задание
