продолжаться эта гадкая, эта пьяно-трагическая сцена. Ведь ее уже с нетерпением ждут! Кричать? Пристрелить? Мысли проносились торопливо, стремительно. Но ведь крик, выстрелы могут сорвать операцию... Она снова, бросив ему стул под ноги, прижалась спиной к стене и, схватив руками тяжелое мраморное пресс-папье, приготовилась отбиваться молча, решительно и отчаянно.
Теперь стул свалил Дитриха с ног, но ударить пресспапье по голове она так и не успела. Зато он сумел, падая, с хохотом схватить и потянуть ее за ногу.
Яринка упала, больно ударилась боком об угол стола, шубка сползла с плеч. Услыхала глухой стук тяжелого пистолета об пол, но ничего сообразить не успела. Сразу же, молниеносно поднялась. Но на ногах был уже и он...
Крепко сжав зубы, Яринка отбивалась руками. И хотя Дитрих был пьян и ноги его неустойчиво скользили по полу, какая-то дикая, прямо железная сила чувствовалась в его твердых и цепких руках. Он во что бы то ни стало пытался схватить ее за руки, обнять, стиснуть. А она упрямо отбивалась... Ей повезло. Упершись руками в грудь Дитриха, собрав все силы, отбросила его далеко от себя, но в то же время выпустила из рук пресс-папье.
Дитрих покачнулся назад, сбалансировал и, пока она нагнулась за пресс-папье, с дикой ловкостью бросился на нее. Выпрямляясь, Яринка больно ударила его головой в подбородок. Он сдержанно застонал, упал на колени и сразу (она не подготовилась к этому) обхватил ее ноги своими железными, как клещи, руками и потянул на себя.
Яринка рванулась назад, поскользнувшись, упала навзничь, ударилась затылком обо что-то твердое. Боль, от которой потемнело в глазах, сразу окутала ее мраком, и на какое-то мгновение Яринка потеряла сознание.
Сознание возвращалось быстро, молниеносными рывками-сполохами: пронзительным, далеким звоном в ушах, острой болью в висках, чем-то твердым, неудобно жавшим под левой лопаткой. И еще - руки... Крепкие, хищные руки, ледяным холодом обжигая тело, нетерпеливо рвали на ней одежду. И оттого - чувство омерзения, удушающий страх и злость.
Не успев и подумать, она инстинктивно уперлась обеими руками во что-то каменное, неподатливо- тяжелое (грудь? лицо?!) и отчаянно, изо всех сил рванулась. Острая вспышка невыносимой боли в голове ослепила и снова затуманила сознание. А затем - слабость, страшное чувство полного, отвратительного бессилия. И холодная, ужасная своей беспомощностью мысль: 'Ну вот... теперь в самом деле конец...'
Мысль об этом сразу вызвала новый приступ отчаяния и гнева. Ненавидя свое бессилие, она отрывала его руки, царапала его, а он снова ломал ее, дышал в лицо смрадом водочного и табачного перегара.
- Все равно не уйдешь... Ка-апут... Слышишь? Аллее ка-апут.
В тяжком, удушливом чаду, теряя остатки сил, она всем существом яростно защищалась. Нет!.. Ни за что!
Пусть лучше смерть!.. Только не это... Нет!
Отталкивая его голову, изворачиваясь, она почувствовала, как что-то жесткое остро врезалось ей под левую лопатку. И сразу притихла. Совсем, как ему могло показаться, обессилела, сникла... Рука ее упала на пол и потянулась за плечо... 'Нет!.. - забилась в ней радостная надежда. Овчарка?.. Нет! Уже нигде и никому ты не скажешь этого слова! И обо мне тоже никогда!'
Она не ошиблась. Рука нащупала твердый спасительный холод металла.
Он, наверное, ничего не успел понять.
Достав из кармана шубки пистолет, Яринка наугад ткнула им Дитриху в бок...
Выстрел раздался глухо, почти неслышно, так, словно кто-то недалеко сломал сухую ветку...
Потом, пройдя несколько шагов дрожащими ногами, не удержалась и упала на диван, откинув голову. Лежала растерзанная, не выпуская пистолета из руки, уставившись в потолок безумным взглядом широко раскрытых, помутневших глаз. Лежала, ощущая всем телом лишь одно - гадкие, которые, казалось, ничем и никогда уже не смыть, следы прикосновений его скользко-холодных рук...
Лежала, пока не превозмогла слабость разбитого тела сялой разума и долга. И затем медленно поднялась на ноги.
Пытаясь не смотреть туда, не оглядываясь, кое-как привела в порядок свою разорванную одежду. Механически пригладила ладонью волосы и, глядя себе под ноги, чтобы ничего иного, кроме клочка пела перед собой, не в-идеть, подошла к окну. Потом подняла и надела в рукава свою шубку. Достала из кармана и натянула на голову синий беретик, быстро, но старательно заправила под него волосы, будто умываясь, провела ладонями обеих рук по лицу. И только после этого подняла пистолет на уровень глаз и дослала новый патрон в патронник.
Это движение словно придало ей решимости, поставило все окружающее на ское место. Яринка, уже ничего не боясь, не остерегаясь, твердо посмотрела прямо туда.
Он распластался на полу лицом вниз. Ей видны были его приподнятые плечи, аккуратно подстриженный затылок и оттопыренное твердым воротником френча побелевшее ухо.
Страха она уже не чувствовала.
Но все же, чтобы не видеть крови, подошла к нему боком, отвернув голову, наклонилась, безошибочно в правом кармане френча нашла ключ. Только потом, выпрямившись и повернувшись к нему спиной, позвонила в полицию.
Там сразу взяли трубку. Отозвался, видно, тот самый Ковтун - Рыжая Смерть.
- Это снова я, Калиновская, - спокойным голосом сказала Яринка. Слушайте, мой шеф только что возвратился... Он пьян, как свинья .. Но у него есть какое-то письмо к пану Бухману или к вам, и он здесь бесится, требует передать его немедленно. Нет, Бухмана беспокоить не буду. Лучше перебегу через улицу. Это, наверное, не так страшно. Пусть только кто-нибудь из вас откроет двери .. Что? Хорошо, хорошо!
Она положила трубку, не оглядываясь, подошла к дверям, отперла их. Подумала, что следовало бы вернуться и погасить свет, но не отважилась. Вышла, старательно заперев за собой дверь кабинета.
Входную дверь с улиды Дитрих оставил незапертой.
Яринка плотно прикрыла ее и вышла на улицу.
В полиции, когда она поднялась на крыльцо, ее, оказалось, уже ждали.
- Кто там? - спросил в ответ на ее легонький стук а дверь Ковтун. Спросил хриплым, приглушенным голосом, явно настороженно.
- Я, я! - нетерпеливо повторила Яринка.
Открывать ей не торопились. Рыжая Смерть чего-то побаивался и держался осторожно... Стукнул железный крюк, заскрипел ржавый засов, звякнул ключ. Дверь елееле приоткрылась, и в темной щели отверстия Яринка различила белое пятно руки, которая так и не отваживалась отпустить приоткрытую половинку дверей.
- Ты, Калиновская? - еще тише и настороженнее спросил Ковтун.
Ответить ему девушка не успела.
Она ничего не знала, ничего не слышала, когда шла сюда. Не уловила тихих шагов за спиной на крыльце (люди, вероятно, уже стояли там по темным углам по обе стороны дверей и ждали ее). Она услыхала, как вдруг, словно сама собою вырвавшись из Ковтуновой руки, рванулась наружу и ударилась о стену окованная железными листами половинка двери, а сама Яринка, словно сдуло ее ветром, полетела от сильного толчка куда-то вперед и потом в сторону, в темноту. Что-то рухнуло, кто-то отрывисто крикнул и сразу захрипел, кто-то больно наступил ей сапогом на ногу, двое - друг за другом - пробежали мимо Яринки.
- Сюда! Кто-нибудь - сюда! - с удивлением услыхала она из темноты приглушенный детский писк.
Что-то грохнуло, что-то потопталось, тяжело засопело впереди, а потом послышался густой, спокойный голос:
- Все... Можешь светить.
Оказывается, те, что из-за Яринкиной спины неожиданно вырвали дверь из Ковтуновых рук, вытянув сначала себе под ноги и самого Ковтуна, толкнули девушку в сенцы, отбросили в сторону к стене и, врываясь в помещение полиции, сбили с ног.
В помещении перед тем, как Ковтун, поговорив с ней по телефону, подошел к дверям, пожилой Сергей Нудлик дремал на черном диване, а Валерик Нечитайло сидел у стола, на котором горела большая керосиновая лампа...
На стук в дверь хлопец задул, как и было ему приказано заранее, лампу и, от волнения не рассчитав,
