Козинец Людмила
Полёты на метле
Людмила КОЗИНЕЦ
ПОЛЕТЫ НА МЕТЛЕ
Дочке Ольге
...'Тара-рам-тара-рам, та-рарара-а!' - и так далее. Это гремит 'Прощание славянки', от перрона отчаливает поезд, заполошные голуби бросаются с карнизов старого вокзала в плотный жаркий воздух. Девушка, которая только что целовалась у вагона с плохо скрывающим скуку молодым человеком, медленно побрела прочь, размахивая на ходу букетом темных пряных роз. Она остановилась у фонтанчика, приподнявшись на цыпочки, пристроила букет в верхней чаше каскада, посмотрела на цветы неприязненно и отчужденно.
Во ненормальная, да восемь раз мне начхать бы на этого малохольного, а цветы-то, да еще такие, зачем бросать? Хотя, тут у них на юге они не в диковинку, вон даже фонарные столбы у вокзала заплетены ползучими стеблями. И бело-розовые грозди мелких роз, и оранжевые кисти каких-то невиданных колокольцев, и лиловые кудри глицинии. Красота! И мороженое вкусное, и солнышко шпарит вовсю, и диплом запакован в чемодане, да здравствует свобода!
Ну так. Пломбир я съела, разбитного таксиста шуганула - еще чего, я желаю ваш город в подробностях рассмотреть, желаю ножками, ножками эту землю попробовать, так что кати-ка ты, друг... Эй, подожди! Скажи, как на Сиреневую пройти? Ага... понятно, второй поворот направо... Мерси и чао!
А теперь сумку на плечо, чемоданчик в руку и марш-марш под затихающие звуки 'Славянки'.
Буквально в сотне метров от разноцветного бедлама привокзальной площади начались тишайшие улочки, белые домики под красной черепицей, живые стены винограда, роскошные цветники. Я напилась воды над замшелой каменной раковиной чешимы - татарского источника, вырубленного в меловом откосе холма, помыла там абрикосы, подобранные у изгороди сада. Дела-а... Абрикосы на улицах валяются. А вот Светка, бедная, распределение на Воркуту получила. Ей там, небось, не видать абрикосов. Ну ничего, я ей сушеных пошлю, вот только бы добраться до улицы Сиреневой, бросить вещи и переодеться. Джинсы мои превратились в какие-то раскаленные латы. И в кроссовках горячо.
Свернула с улицы Тюльпанной на Фруктовую, а через квартал вышла на Сиреневую. Дом номер двадцать пять...
Он прятался в глубине замощенного желтым кирпичом двора. Я поставила чемодан, уселась на него и, ощутив историчность момента, принялась разглядывать дом, где мне предстояло прожить долго... Может быть, и всю жизнь.
Домишко был славный. Первый этаж сложен из кремового ракушечника, немного потемневшего от времени, второй - обшит узкой доской. Выше мансарда, куда прямо со двора вела деревянная лестничка в два оборота. Возле лестнички на кирпиче двора лежал плетеный половичок. На перилах укреплены ящички с настурциями. В мансарде распахнуто плохо промытое окно, с подоконника свешиваются кружевные заросли душистого горошка. По карнизу гуляет горлица, горделиво поводя украшенной переливающимся ожерельем шейкой. На крыше - две трубы (печное отопление, прелесть какая!) и телеантенна, почти сплошь заплетенная хмелем. Ну и ну... А я-то думала, что таких домишек нынче и не существует.
В окне мансарды показался какой-то человек, на носу которого поблескивали старомодные очки в круглой железной оправе. Он свесился вниз, примят красные цветы горошка, внимательно посмотрел на меня и неприятным голосом сказал:
- Ну чего расселась? Заходи...
Я поволокла чемодан наверх. Значит, обитать я буду в этой живописной мансарде. Здорово! Вот только лестница скрипит, но это мы в два счета поправим. Найдутся же там молоток и гвозди?
Комната оказалась очень большой и светлой, хотя и запущенной до безобразия. Ну только что грибы по углам не росли. Пыль там не вытирали, по-моему, со времен постройки.
Я бухнула чемодан на пол и опять уселась на него, разглядывая комнату и ее хозяина. Вернее - бывшего хозяина. Я же приехала.
Он сидел на единственном в комнате стуле самой мною нелюбимой породы мебели. Знаете эти канцелярские чудища с прямыми дерматиновыми спинками... Впрочем, хозяин был не лучше. Давно пенсионного возраста, этакая мышь белая. Вокруг лысины седенькие клочки, глаза красные, длинный подвижный нос в характерных лиловых прожилках. Усики мушкой. Одет в полотняную рубаху, какой-то гибрид толстовки с френчем. Накладные карманы, в одном из которых торчит вечное перо. Подпоясан узеньким ремешком с металлическими бляшками, штиблеты на босу ногу. Прямо ильфопетровский персонаж, сохранился же до наших дней. Музей по нему плачет...
Глядел он на меня скорбно и неодобрительно. Ну, еще бы. Вам время тлеть, а нам цвести. Гони-ка, бывший хозяин, ключи и выметайся-ка отсюда. Я мыть стану.
Он словно прочитал мои мысли. Пожевал губами, тяжко вздохнул, мол, что поделаешь, начальству виднее, а вот попомните его слово, провалят эта пигалица всю работу...
- Значит, так, - проскрипел он. - Жить будешь здесь. Горячей воды нету. Газ. Удобства. Телефон. Там - кухня. Здесь - картотека. Советую отнестись со вниманием, я двадцать лет собирал. Все они, голубчики, тут. А вот эти - особо... - он замялся.
Явно чуть не сказал 'опасные', но просто махнул рукой, передавая мне брезентовую сумку, набитую бумагами и перетянутую кожаными ремешками.
- Найдешь их легко, они нынче не скрываются, не то, что раньше. Каждый вечер либо на Пушкинской болтаются, либо в кофейне на Архивном спуске околачиваются. А через них и на остальных запросто выйдешь, они все кучкой держатся, как идиоты непуганые. Ты не в потолок смотри, ты меня слушай!
- Да ладно, разберусь я...
- Ишь ты, 'разберусь'... Годов-то тебе сколько?
- Ну, двадцать два. А что?
- Присылают кого ни попадя. У нас район сложный, я же сигнализировал!
- Я вам не нравлюсь?
- Это ты мальчикам нравься. А я должен пост на надежного человека оставить. Молода ты, и вижу я, что ветер у тебя в голове. Что ж, в Лицее никого постарше и посерьезнее не нашлось? Сюда мужика бы надо...
- Ничего, справлюсь. Будьте благонадежны. Можете себе спокойненько оставлять свой пост.
- А ты не груби старшим. Думаете, как у вас лицейское образование, так уже можно нос драть. Мы в свое время Лицеев не кончали, а работали не за страх - за совесть, пользу приносили. Так нет же - пожалте на пенсию, а на ваше место - пигалицы с дипломами. Вы наработаете... Вот ты, к примеру, у тебя чего в дипломе написано?
- Обыкновенно, как у всех...
- А покажь, покажь...
Я пожала плечами и полезла в чемодан. Извлекла на свет темно-синюю книжицу и подала ее старику. Он повертел диплом в руках, раскрыл и внимательно прочитал.
- Ишь ты... Лицей Муз... окончила полный курс... присвоена специальность 'Маргарита'. Это как же понимать?
- А что?
- Ну вот у меня в документе все четко написано - старший уполномоченный. Все ясно. Потом, в шестидесятые, присылали тут какую-то, у ней в дипломе специальность 'Муза'. Так тут семидесятые начались, она вещички собрала, арфу запаковала и уехала, я опять же на пост заступил. А ты... что это за новости - 'Маргарита'?
- Долго объяснять. Устала я и есть хочу.
- Ничего, ничего... ты в двух словах.
- В двух? Попробую. Вот эта ваша знакомая муза - у нее какие задачи были?
- Обыкновенно, как от века ведется. Вдохновлять этих вот всех, которые у меня в картотеке записаны.
- Ну вот. А нынче времена другие, дядя, их вдохновлять не требуется. Им помогать нужно. А 'Маргарита'... это из Булгакова позаимствовали, для краткости и полноты определения. Маргаритой я буду работать, понятно?
- А хоть лешим, мне-то что... Навыдумывают тоже... Булгаков...
Он мне страшно надоел, а потому я решительно подошла к старенькой кушетке возле покатой стены
