можно жить? Значит, мне просто не везло до этого? Вот пойду к Федору Савельевичу, год поработаю, оденусь, обставлю квартиру - и ну их к черту, этих Максов, Саньков, ювелирные, маски-чулки на головах. Да, с ювелирным надо что-то придумать. Не хочу, чтоб за мной долги оставались. Не спьяну это надо обмозговать, но надо!
Человека, говорят, формирует среда. Какой же я был дурак, что даже не пробовал сменить ее! Я не верил, что это возможно. Не верил до тех пор, пока не ткнули меня мордой в камни. И хорошо сделали, что ткнули! Теперь все будет не так.
Только бы утряслось дело с кольцами и браслетами.
9
Илья Сергеевич легонько ощупывает мой подбородок:
- Удивительный клей! Все держит и не мешает костям срастаться, понимаете? У вас тут крошево было, а сейчас - вполне приличный подбородок. Даже лучше, чем был. Без дефектов. Я выпрямил кое-что... Вот почему так настойчиво прошу у вас фотографию.
Я не любил фотографироваться, была на то причина. Лишь на паспорт щелкнулся - как без этого? С тех пор в пакетике, выданном в фотоателье, оставшиеся снимки и лежат. Куда я засунул этот пакетик, даже не помню. Придется поискать. Разве можно отказать в просьбе такому врачу!
- Приедете ко мне. - Он пишет на больничном листке дату, ставит внизу свою подпись, печать, вопросительно смотрит на меня. - Вам все это нужно? У меня ведь в основном специфическая категория клиентов, они нуждаются в моем внимании, а бумаги их не интересуют. Я одному как-то выписал больничный, так он даже обиделся: не принимайте, мол, меня, за совка. С тех пор у всех спрашиваю, не обижу ли?
- Спасибо вам за все, - говорю я. - То, что вы сделали, поверьте, я никогда не забуду.
Он удивленно смотрит на меня:
- Давно среди клиентов не встречал сентиментальных. Спасибо за доброе слово, но мы ведь с вами не навсегда прощаемся, так? Обязательно приходите, не то до конца жизни драться не сможете, челюсть будете пуще глаза беречь.
У палаты меня ждала Вика, в руках - пакет.
- Готовы к отъезду? Здесь спортивный костюм, кроссовки, все остальное в городе. У меня на квартире. Заедем ведь?
Веселый прищур зеленых глаз.
- Сколько я за все должен?
- Потом рассчитаемся. Переодевайтесь, я в машине подожду.
У Вики новенькие 'Жигули'. Пора и мне такую же. Для наших дорог - то, что надо. Хватит гонять на чужих. У меня есть права, вожу - дай Бог каждому так, но пока только те тачки, которые мне пригоняют для ремонта. Десять 'лимонов' есть, к тому же Федор Савельевич обещает нормально платить.
Вика рассказывает что-то веселое и все время смеется. Я совершенно не вникаю в смысл ее слов и улыбаюсь через силу, лишь в знак солидарности. Я настраиваю себя на мысли о машине, о будущей работе, но ничего не получается: опять скован страхом. Страхом перед этим смехом и рыжими волосами. Я бы сейчас выскочил из машины и побежал бегом домой. Но Вика везет меня к себе. Солнце уже можно назвать вечерним, оно потеряло накал, покраснело, от этого кажется, что на голове у Вики медный македонский шлем.
- А вы по водопроводным кранам случайно не спец? Один течет, другой свистит.
- Если есть инструменты...
- Этого добра хватает. У меня друг был, слесарь, ба-альшой мастер по всем статьям. На память оставил все, что мог... И вообще, я считаю: одинокой женщине нужны мужики мастеровые. Так, нет?
Она стреляет зелеными глазами и не промахивается. Дурацкий комплекс! Даже дыхание сбивается. Хочется домой.
- Вот и приехали. Теперь лифт, шестой этаж... Я немного ошиблась, вам не идет этот костюм. Надо что- то посвободней.
Она проворачивает ключ в двери, замок щелкает... Если бы Вика не взяла меня за рукав и легонько не подтолкнула, я бы не нашел сил переступить порог.
- Ну-ка, пойдем за мной, пойдем...
Небольшой коридорчик в мягком ворсе ковра, приоткрытая дверь на кухню, вторая... Широкая кровать, торшер, шкаф. Она открывает створки, снимает с вешалки плечики:
- Вот, хороший летний костюм. Не думайте, не с чужого плеча, еще с этикеткой, видите?
Я ничего не вижу, я стою болван болваном. Ну хоть что-то же мне надо делать, говорить... Все тело - сплошной панцирь.
- Сбрасывайте-ка с себя тряпки. Ну же!
Ее рука ложится на мою грудь, легонько теребит застежку-молнию. Я накрываю эту руку своей ладонью и теперь отчетливо чувствую, как грохочет сердце. Вика уже не улыбается.
- Ну, - говорит она и понемногу отступает, так, чтобы не вырвать пальчики из-под моей ладони. - Ну!
Не отпуская меня, ложится на кровать, трогает губами щеку, подбородок.
- Тебе не больно?
Качаю головой.
Золотые волосы уже не шлем, они рассыпались нитями по белой подушке.
- У тебя сердце сейчас выскочит, - говорит она, и руки ее ложатся за мои плечи. - Ты успокойся, успокойся, успокойся!..
Нет, надо было все же выскочить из 'Жигуленка', пусть даже и на полном ходу. Все равно было бы лучше! Я закусываю больные губы, рывком приподнимаюсь, сажусь и прячу лицо в ладони. Сейчас Вика рассмеется, и я уйду. Но она не смеется.
- Костя, почему тебе плохо со мной? Ты не хочешь меня, да?
И меня прорывает. Страхи, что копились, что таились внутри, выплескиваются сейчас в словах:
- У меня комплекс, Вика. Я никогда не был с женщинами. Так получилось: я был уверен, что противен им, и...
- Ты? Ты противен? И никогда не был?.. Ну и глупыш! Ты глупыш, понял? Вот теперь она смеется, но совсем не обидно. - А я-то думаю, чего ты как статуя ледяная. Иди в ванную и лезь под горячий душ, оттаивай. А я на кухне ужин соображу. Иди и ни о чем не думай, глупыш!
Я стою под теплыми струями и оттаиваю. Действительно, что теперь, вешаться, что ли? Уже хорошо то, что признался Вике. Словно груз какой с себя свалил. И хорошо, что она все поняла. Интересно, а это можно вылечить? Может, есть таблетки или ампулы? У меня же все нормально, только страх надо как-то заглушить...
- Глупыш, я тебе принесла халат, полотенце. И еще знаешь, что принесла? Мы перешли на 'ты', а на брудершафт так и не выпили, хоть и договаривались. Ну-ка, подвинься.
Она держит на подносе две янтарные рюмочки. Обнаженная женщина с искрящимися капельками воды на коже. Становится рядом, груди ее упираются мне в грудь.
- Держи... Заводим руки... Пьем...
Я перестаю соображать. Я целую ее, подхватываю на руки, совершенно не ощущая веса, несу в спальню и уже не вижу ничего, кроме ее огромных зеленых глаз, и не слышу ничего, кроме ее глубоких прерывистых стонов, от которых еще больше пьянею и еще меньше понимаю, что это случилось со мной...
Ночью на нас напал жор. Уже на кухне, за столом, мы сообразили, что ничего не ели с утра, после завтрака в больнице. Вика нарезала ветчину, сварила кофе, я наполнил коньяком рюмки. Выпили, поцеловались.
- Гусар, - шептала Вика, извиваясь. - Скажи, что ты врал все, скажи, что просто меня хотел разогреть, раз-о-о...
10
Утром, так ни минуты и не поспав, она ушла по делам. На мой вопрос, по каким именно, ответила:
- О, еще успею рассказать. Приду после обеда... Ты же не сбежишь к этому времени? Примерь пока костюм, газеты полистай - вон какой ворох их накопился.
Сбегать от нее я не собирался.
