кто мерзнет - нюхает табак.
Наизготовку - сталь ножа,
от жалости к себе дрожа,
раскиснешь.
Горчинка - два часа утра.
Для шлюх - последняя пора.
Вконец пустеет тротуар.
Плати: додешевел товар
до точки.
Четыре: день недалеко,
хлеб вынут, скисло молоко,
бредет домушник и, журча,
течет пьянчужечья моча:
о Боже.
ДВОЕ ЗАТРАВЛЕННЫХ
Мой братец, Лейба Люмпеншпитц,
ответь: ну почему
ты удавился - чтобы
теперь меня трясло бы
средь улиц и в дому?
Я опасался за тебя:
ты целый день молчал,
был очень независим,
но груды злобных писем
так часто получал.
Ты стал как зверь в своей норе,
и дик, и одинок:
ты вздрагивал от звона
злодея-телефона
и трубку снять не мог.
Ты дверь на стук не открывал
о, ты хлебнул с лихвой!
Тряслись мои поджилки,
но я носил посылки
в дом зачумленный твой.
А что лежало, Лейба, в них
какая чепуха!
В четверг - хвосты крысиные,
а в пятницу - гусиные
гнилые потроха!
Я слух вчерашний счел одной
из худших небылиц:
кто мог бы знать заране?
Повесился в чулане
ты, Лейба Люмпеншпитц!
Со страху, Лейба Люмпеншпитц,
легко в удавку влезть!
Кровь холодеет в жилах,
и я давно не в силах
не выпить, ни поесть.
Ты был со мной, я был с тобой,
ответь: ну почему
ты удавился? Чтобы
взамен - меня трясло бы
средь улиц и в дому?
РЕНТА
Джон Холмс и Билл, его сынок,
уютно жили: шла
по почте рента Джону, в срок
тридцатого числа.
Случился грустный номер:
родитель взял да помер.
Такие вот дела.
'Джон Холмс! Я так тебя любил!
Без ренты мне - беда!'
И обложил папашу Билл
солидным слоем льда,
заклеил щели, фортки,
темнела в белом свертке
отцова борода.
Билл закупал двоим еду
отец хворает, чай.
Воняло, - Билл на холоду
варганил завтрак, чай,
а почтальон клиенту
носил все ту же ренту,
ну что ж, хворает, чай.
Уже зима невдалеке
а Холмсы все вдвоем:
Билл - в уголке, Джон - в леднике,
и каждый - при своем.
На дверь, на стены, на пол
сынок духов накапал
и замерзал живьем.
'Джон Холмс, - шептал ночами Билл,
любимый мой отец!
Тебя я вовсе не убил,
мне жаль, что ты - мертвец!
Не надо гнить, не надо!
Ведь я рехнусь от смрада,
коль ты сгниешь вконец!'
И все-таки пришел каюк
терпению сынка.
Джон Холмс во все, во все вокруг
проник исподтишка.
Нашли висящим Билла,
и рента, видно было,
торчит из кулака.
О ВЕЛИКОМ ХОЛОДЕ НАКАНУНЕ НОВОГО 1929 ГОДА
На Святого Стефана* пришли снегопады,
завалило распадки, дома, палисады,
и над плавнями, белый настил распуша,
стекленела и стыла стена камыша.
Встала стужа, колодцы до дна проморозив,
у саней отставала оковка полозьев,
старики говорили, что, мол, никогда
не случалось такие видать холода.
Ветер льдисто хрустел в человеческом горле,
батраки простужались и наскоро мерли,
задубевший, обглоданный труп оленька
отыскался у самых дверей кабака.
Звезды, вестники долгой морозной погоды,
озирали озимых убитые всходы,
виноградники, сгинувшие в холоду,
и озерную гладь, что лежала во льду.
В полыньях, не умея добраться до суши,
били крыльями и примерзали крякуши,
и любой, кто решался дойти по снежку,
их легко набирал по мешку.
* 26 декабря
ЗИМНЯЯ ОТТЕПЕЛЬ
Выдается тепло в середине зимы:
застилается все пеленой дождевою,
оживают ручьи этой странной порой,
