было. И не догадывались даже, что весь-то сыр-бор этот -- музыка, крики, пальба -- загорелся из-за их же наводчика, из-за Вани Изюмова. И ждать уже перестали его. Думали, под обстрелом погиб. Нургалиев ждал взводного или комбата, ломал голову: как бы прицел ему новый достать. А тут он, наводчик его, возьми и явись. С прицелом явился. Не поверилось даже сперва -- целый, живой.
А Ваня все еще был не в себе -- будто тень во плоти, поглощенный случившимся, безмолвный, измученный. Он даже, как положено, о прибытии своем не доложил командиру: не нашелся, забыл, не было сил.
Казбек Нургалиев сам из рук его вырвал прицел, сам насадил на кронштейн. Опять пригрозил своему незадачливому подчиненному, вскинул рукой, рыкнул что-то сквозь зубы -- непонятно, по-узбекски, по- своему.
Но Ваня и его почти не видел, не слышал. Послушно отдал кому-то банку, бидон, снял термос с плеч. Безразлично отнесся к тому, как солдаты, побросав сразу кирки, ломы и лопаты, на всякий случай продолжая прятаться за орудийным щитом, присев на станины орудия, делили вместо хлеба кукурузное крошево в сахаре с землей и камнями, руками доставали из бидончика урюк, а ложками выгребали из термоса лобио и макароны. И кто куда их: за отвороты пилоток, в какие-то листья росшего рядом бурьяна, прямо в ладони. Котелки не у всех, а касок, чтобы их заменить, и вовсе ни у кого.
Один Ваня -- кто завтрак принес -- ничего не желал: ни есть, ни пить, а только снова и снова пытался понять, как-то примирить с собой, со своей совестью, с разумом человеческим все то, что с ним недавно стряслось. Это же надо... Такое... Как же это он так? Любая бы пуля... Мгновение... Какойнибудь сантиметр, и все... И не сидел бы сейчас со своими, его б уже не было.
-- Не ожидал, Изюмов, не ожидал от тебя, -- оборвал напряженную тишину фронтовой, вдруг случившейся трапезы Голоколосский, стал жадно выхватывать губами из своей скрюченной жилистой горсти и, не жуя, заглатывать коричневое склизкое застывшее варево.-- Самое вкусное съел по дороге, а мы давись тут остатками. -- Облизал языком, обтер рукавом губы, нос, усы. -- За ужином мне придется идти.
-- А ху-ху не хо-хо? Ты бы и этого не принес! -- защитил Ваню Пацан.-Jsd` тебе? Есть помоложе. Я сбегаю. С Ваней. Он уже знает куда.
-- Я тебе сбегаю, сбегаю,-- взвился оскорбленный Игорь Герасимович.-- Мы как-нибудь сами, без пацанов.
Кто-то все же хихикнул, будто поддержал инженера. Но остальные молчали, поглощены были важным, необходимым, давно терзавшим уж всех: попыткой заморить как-нибудь червячка. Да и сам Ваня пропустил обидную подначку мимо ушей. Все еще был занят пережитым, своим.
Не принимал участия в трапезе и отделенный. Прислонившись к орудийному замку, взирал на все это с отвращением, даже с презрением. Есть хотелось, ко нечно. Вертелся все время, облокотясь на замок, слюни глотал. А от хлеба и сахара, от ягод с землей, говенного цвета клея из лобио и макарон отказался. Он их и видеть не мог. Чтобы он, командир, и остатки у всех на виду подъедал?! Да ни за что, никогда, лучше подохнет!
Но солдатам своим все же банки и термос подчистить, вылизать дал.
-- Все! Огневая копаит! Глубже, глубже!.. Снова копаит! -- блеснул он голодно, сухо щелками глаз, когда вылизывать уже было нечего.-- Быстро, быстро копаит!
Все подхватили снова лопаты, кирки, ломы и, обтирая с лиц сладкосоленую слизь, высасывая крошки между зубов, принялись дальше долбить огневую.
-- Изюмов!-- видно, все еще выделяя, особо держа его в упрямой злопамятной азиатской своей голове, резко, гортанно позвал Нургалиев.
Ваня выпрямился, уперся в лом, повернулся на голос.
-- Твоя давай маскирует! Вся пушка давай, вся огневой! Жива, жива давай!
Обжигая о колючки ладони, пригибаясь как можно ниже к земле, почти что ползком, Ваня рвал бурьян, ломал цепкие ветки каких-то редких низкорослых кустов и потом втыкал их стеблями во все щели и дыры на колесах, на щите и станинах 'сорокапятки'. Потом стал обкладывать бруствер дерном и в него ветки втыкать.
Но напрасно все оказалось, впустую.
Появился комвзвода -- курсант, не успевший закончить училища. Немцы подперли, и пришлось всех из классов на фронт. На петлицах вместо 'кубарька' по три треугольничка -- на один даже меньше, чем у таежника, у старшины. Чернявый, с чубатой прической, худой, рост -- так, средненький. Не крикливый, спокойный, простой. Но головастенький, смекалистый и живой. Из студентов, из Подмосковья. И вуз не дали закончить. Сорвала с первого курса война. -- Где он, Илья Воскобойников, пропадал все это время, в расчете не ведали. А тут появился -- и сразу приказ: орудие на прямую наводку. Что, где, почему?.. По няли только, что надо уничтожить вражеский пулемет. Может быть, даже тот самый, подумалось Ване, который, навострив ухо, коротко слушал Митрохин, а потом преподал Ване урок, как от ручного его отличить.
Пулемет этот утвердился как раз напротив огневой, у подножия горы и не давал нашей пехоте в самых передних траншеях никакого житья: ни подойти к роднику, что бил из-под старого, обкромсанного пулями и осколками ореха, ни в окопы ничего не поднести, ни просто перебежать из взвода во взвод, из траншеи в траншею. Чуть заметил, гад, и палит. Сколько наших уже уложил, отправил в госпиталь, в медсанбат. Вот и попросила пехота, чтобы уничтожить его. Благо появилась наконец по соседству и пушка.
По команде взводного весь расчет дружно вцепился в орудие. И отделенный навалился, и сам взводный.
-- Раз-два, взяли!-- командовал в курсантской форме недоучившийся командир.-- Ну, дружненько! -- взмахнул он рукой.-- Еще, еще разик!
-- Эй, дубинушка, ухнем!-- выдохнул саркастически инженер. Пацан весело подхватил, подналег своим мальчишеским хрупким плечом в гребень щита. Подхватили и остальные:
-- Эх, зеленая, сама пойдет, сама пойдет!.. Эй, ухнем!
Пушка сдвинулась и помаленьку, помаленьку сперва, потом поуверенней, попроворней покатилась, пошла.
Кругом огневой земля перепахана вся, еще чадили, воняли перегоревшим толом воронки. В одной из них, полузарывшись в ее искромсанное, истлевшее dmn, торчал располосованный в железные ленточки закопченный 'ванюшин' снаряд. 'Головка' взорвалась, а 'юбка' осталась -- торчит.
-- Во, глядите,-- показал солдатам, передыхая, 'курсант',-- такой же, как и у нашей 'катюши'. Но у нее снарядов побольше -- шестнадцать, а у этого шесть. И помощнее они у нее,-- похвастал с гордостью он.-- А этот... 'Ванюша'... Зараза. Он послабей. У-у, чуть в нашу пушку, черт, не попал!-ткнул он с облегчением пальцем в остатки разорвавшейся 'чушки'.
Ваня заинтересовался 'ванюшиным' снарядом: все-таки его именем окрестили наши иваны вражеский миномет, который стреляет такими же реактивными минами, как и наша 'катюша'. Разглядывая, на миг даже отвлекся от своих, так и не отпускавших, все еще державших его в своей власти взбаламученных дум. Уткнулся любопытным взглядом в воронку.
Но 'курсант', сам же и привлекший внимание к ней, тут же стал снова всех подгонять:
-- Ну, разом! Дружненько! Взяли!-- И сам первый снова налег плечом на гребень щита.
Да, расчету тоже досталось тут во время утреннего артиллерийского обстрела, мало не показалось -- пока Ваня бегал за прицелом в обоз, 'спектакль' фашистам давал. Расчет, правда, успел укрыться в окопах -- и у соседней пехоты, уже давно закрепившейся здесь, и в своих, к той поре недорытых, правда, еще, неглубоких и тесных. Но, прижавшись к самому дну, собравшись в комочки, в калачики, отсиделись все же и в них. Все остались целы. Но пушку задело: на правом колесе разворотило осколком гусматику, погнуло слегка гребень щита. А в остальном, слава богу, на первый раз обо шлось.
Но тащить на себе на прямую наводку орудие -- с изуродованной шиной на колесе, по глубоким воронкам, что зияли вокруг, по камням -- ой нелегко! Метров пятьдесят -- шестьдесят протащили, не больше, а с непривычки все упарились вовсе: дышали надрывно, прерывисто, обтирали рукавами взмокшие лбы. Сердца, души отводили проклятьями, руганью. Под конец тянули пушку пригибаясь, таясь за щитом от вражеских пуль, что нет-нет да и начинали уже посвистывать над головами. Упирались ступнями, коленями и руками в рытвины, в камни, цеплялись за сухую траву. Маскировка -- бурьян, ветки, что Ваня неумело, наскоро понатыкал всюду на пушке, пообсыпалась вся.
