пленки. Пока.
Они уходят.
Мы на отдыхе. Теперь в окопах взвод Манукяна, а наши ребята отсыпаются в деревушке без местных жителей. Фронт все равно в двух километрах и дыхание перестрелок достигает нас. Нет-нет, да жиганет у ног шальная пуля или разорвется недалеко, заблудившийся снаряд.
- К вам можно, - звенит у двери знакомый голос.
- Люся?
- Я. Здравствуйте. Вот приехала опять. Не погоните.
- Чего же не на передовую, а к нам?
- Начальство обиделось и все из-за вас. Как увидело по видаку, что вы морды корежите своим солдатам, так и взбеленилось. Мне запретили ездить на передовую. Еле-еле уговорила их, что поеду в тыловые части. А тут узнала, что вы отдыхаете и напросилась к вам.
- А где Сережа?
- Здесь, где же ему еще быть. Сидит на ступеньках дома, бедняга, ногу натер.
- Размещайся, мы сейчас пообедаем, Левон с кухни принесет чего-нибудь пожрать, только вот опять задержался, мерзавец.
Словно услышав мои проклятья, стукнула дверь и появился мерзавец с котелками.
- Прапор... А..., Люсенька, вот так встреча.
Левон ставит котелки на стол и начинает с ней обниматься.
- Люсенька так хорошо, что ты к нам пришла. У командира без войны кафар...
- Это что еще такое?
- Кафар... Это черная тоска. Под снарядами и пулями он молодеет, а как попадает в тыл, так звереет как дьявол.
- Левон, хватит лизаться. Гостей кормить надо, а ты пол котелка приволок.
- Во, видишь. Опять не так. Люсенька, я сейчас. Ты не куда не уйдешь?
- Нет.
- Тогда побежал.
- Сережу сюда позови, он где то там...
- Хорошо.
Ливон умчался. Входит прихрамывая Сережа, он приволок аппаратуру и сапоги. Одна нога в драном синем носке, другая- без носка с огромным волдырем на пятке.
- Здравствуйте, прапорщик. Здесь такие дурные дороги, что без машины ходить невозможно. Люська как ненормальная, пошли быстрей, да пошли. Ей то легко, она без аппаратуры, а мне и пришлось хромать...
- Сейчас отдохнешь, садись за стол, а потом я вызову санитара, он тебе чем-нибудь поможет.
Уже вечер. Левон и Сережа храпят на полу. Мы с Люсей сидим за столом.
- Правда, говорят, что у тебя нет руки?
- Этот вопрос интересует всех, кто со мной встречается. Действительно руки нет, есть оригинальный протез.
- И ты можешь стрелять?
- Нормально.
- Ты знаешь, тебя кличут 'культяпым'.
- Я знаю, но не обижаюсь. Меня даже так азербайджанцы за линией фронта зовут.
- Когда ты потерял руку?
- В Афгане.
- И с такой рукой воюешь?
- А что тут такого? Война это мое призвание. Мне кажется я в другом мире просто сдохну от тоски.
Этот вечер был воспоминаний, она все рассказывала о своих похождениях по фронтам Карабаха, а я, как меня угораздило попасть под огонь моджахедов и как врачи в институте ортопедии нашли оригинальный протез, для руки.
- И не страшно тебе шататься по окопам среди смерти и мужиков? - под конец разговора спрашиваю я.
- Среди мужиков, нет. Правда всякие есть и приставучие, и насильники, и обаятельные, но с ними еще можно ладить, а вот когда пули свистят, страшно только сначала, а потом появляется азарт, успеть снять это, снять то, здесь уже не думаешь о смерти. Мне еще везет, а моим операторам нет, уже меняю второго.
- Ты похожа чем то на меня. Знаешь, Люся, на сегодня хватит, уже поздно, давай спать. Мне еще надо обойти посты, а ты пока ложись в ту комнату.
- Ты там спишь?
- Там шикарная командирская кровать на двоих.
Я брожу по околицам деревни, проверяя посты и наконец, возвращаюсь в дом. Свет погашен и приходиться ощупью пробираться в спальню. Только сел на кровать, как голые руки опустились мне на плечи и Люсины губы прикоснулись к моему уху.
- Иди сюда... Я хочу почувствовать, как ты можешь обнимать женщину своей стальной рукой...
Я схватил ее двумя руками и подтащил к себе.
- Ты чувствуешь?
- Да, медведь, мне больно.
- Сейчас почувствуешь другое...
Люся пробыла с нами два дня. На третий день взвод подняли по тревоге. Азербайджанцы усилили нажим на высоты. Два километра мы пробежали за 25 минут и ворвались в полупустые и разрушенные окопы, еще не занятые противником. Раненый лейтенант Манукян, орал мне в ухо.
- Не могли раньше придти? Что твориться здесь, ужас.
Я понял все. Эти, сволочи, подтащили несколько установок 'град' и, удачным попаданием, смешали окопы с землей.
- Нам поздно сообщили, - оправдываюсь я.
Два часа мы отстаивали высоту и все же сумели выдержать. Мне пришлось применить драконовы меры, чтобы сдержать невыдержанных солдат. Опять кого то я пристрелил, а еще нескольких избил. После боя, более половины взвода осталось в живых. Люсю я нашел здесь же на передовой в воронке. Она сидела и плакала перед, неестественно вытянувшимся на земле, Сережей.
- Все насмарку, - всхлипывала она, - и Сережи нет и репортажа. Телекамеру разнесло. Зачем он только понесся в эту сторону. Ты там восстанавливал порядки и ему очень нужно было это заснять, тут и... снаряд.
- Зачем ты пришла сюда. Тебе же сказали, чтобы ты сидела в деревне. Теперь попадет и мне и тебе. Уходи от сюда.
- Посмотри камеру, может можно спасти пленку.
Я матерюсь, но подбираю камеру. Несколько осколков разнесли внутренности, один даже застрял и вызывающе торчит из корпуса. С одного боку все обрызгано кровью.
- Не знаю, что там осталось, но надо отнести камеру в мастерскую, пусть ее там расковыряют, может что-нибудь и сохранилось.
Она берет у меня камеру и, сжав губы, тащится по тропинке на сборный пункт для раненых.
Манукян отправляется в госпиталь и мне приходится брать командование над живыми, остатками двух взводов. Вместе с лейтенантом ушла Люся, взвалив испорченную камеру на плечо. Она даже не попрощалась со мной.
Это была первая встреча с Люсей.
Майор Обручев везет меня в своей машине по Кутузовскому проспекту.
- У тебя деньги есть? - спрашивает он.
- Есть.
- Я сейчас остановлюсь у магазина, купи шампанского или хорошего вина и чего-нибудь из фруктов.
- Хорошо.
