- Здравствуйте, господин 'Нет', - услышал я сзади.
Я оглянулся: это был ван Роширен. Дальше, в проеме двери, маячил Джек Лиммерти.
- Откуда вы знаете это прозвище?
- Господин Серрини сказал мне, что вы всегда говорите 'нет', а потом делаете 'да'.
- Умный человек, - сказал я, - всегда говорит 'нет'.
- В таком случае словарь умного человека сильно уступает словарю простака.
От него по-прежнему пахло крушинником. Он улыбнулся, пододвинул стул, сел на него верхом и спросил:
- Итак, у меня ничего не получится?
- Нет.
- Почему?
Я постучал пальцем по интервью бывшего наркомана.
- Это очень эффектно, - сказал я, - обращать к вере в Иисуса Христа наркоманов и гангстеров. Но что такое наркоман? Это маргинал. Человек, выброшенный из общества. Чело-век-ничто, человек, которого никто не любит. И вдруг приходите вы и говорите ему: Иисус пришел не ради праведников, а ради грешников. Он пришел взять все твои грехи! Он любит тебя. Ваш наркоман в восторге. Как?! Сам Иисус пришел ради него! Как?! Иисус его любит! И вот он садится с иглы - на крест. Проститутки на ваших проповедях падали в обморок - а вы скажите, много ли на ваших проповедях падало в обморок банковских служащих?
Ван Роширен хлопал ресницами.
- Туземцы, - продолжал я, - так же уверены в своей правоте, как банковский служащий. Те, что стреляют здесь из луков и автоматов, делают это не потому, что они выбиты из своего рода или клана, а наоборот, потому что они к нему принадлежат. Они не убивают. Они делают то, что делали их отцы и деды.
Четыре дня назад вы заставили меня рассказать про историю конфликта и про его идею, но идеи тут ни при чем. Есть несколько людей - на самом верху, и с той и с другой стороны, - которые выбирали себе сторону сами. Их не интересовали идеи. Их интересовала власть. Остальные, внизу, никогда ничего не выбирали. Они продолжали войны, которые вели их отцы. Род Черных Волков враждовал с родом Песчанок, потому что шестнадцать поколений назад один волк перерезал одной песчанке глотку из-за бурдюка с кислым молоком. Волки оказались на стороне правительства, - стало быть, песчанки оказались при мятежниках. Допустим, вы сделаете так, что волки уверуют в Иисуса, значит, песчанки окажутся против вас. Здешняя резня не имеет никакого отношения к 'прогрессу', 'демократии', 'межнациональной розни', 'международным монополиям' и к прочим словам. Она не имеет никакого отношения к нестабильному обществу. Напротив, ее причина в том, что это общество совершенно стабильно. Каждый человек помнит традицию. Каждый человек помнит сорок поколений своих предков. Каждый имеет список тех, кто должен его роду, и тех, кому должен его род. В своем поведении по отношению к другим людям туземец руководствуется прежде всего этим списком. Вы не поймете его мотивов, не выучив этого списка, а выучить этот список нельзя с ним надо родиться.
Краем глаза я заметил, что в столовую вошел Филипп Деннер. Деннер любит, чтобы руководство ело с сотрудниками. Я покривился и продолжал:
- Вы приходите к гангстеру и говорите: 'Иисус ничего не отберет у тебя, кроме твоих грехов. Он умер за тебя и отсидел за тебя, и он взял все твои грехи', и гангстер радуется. Вы приходите к местному князю, который из поколения в поколение грабит и режет, и говорите: 'Иисус взял все твои грехи, все убийства, которые ты совершил'. 'Ба! - изумляется князь, - но это же не грехи, а подвиги!'
Деннер остановился около нашего стола.
- Добрый день, господин ван Роширен, - сказал он.
- Добрый день, - ответил проповедник.
- Пятьдесят лет, - сказал Деннер, - как 'Анреко' несет свет и прогресс людям Новой Андромеды. Сегодня впервые за пятьдесят лет перед зданием нашей компании жгли крест и кричали: 'Христиане - вон!'.
Ван Роширен кротко улыбнулся и развел руками.
- Зачем вы сюда приехали? Обличать лихоимство нанявшей вас компании? Бесить знахарей и жрецов? - спросил Деннер.
- Я приехал, - сказал ван Роширен, - творить чудеса.
Деннер сделался красным, как помидор.
- Очень хорошо! - сказал Деннер. - Если назавтра вы не сотворите чуда, вы вылетите с этой планеты, мистер ван Роширен! - повернулся и ушел.
Если бы я нуждался в доказательствах, что Бог - скверный художник, Деннер был бы тому отличным доказательством.
Я доел остывшую свинину, выпил стакан вирилеи и пошел в кабинет.
Компания перерабатывает на своих заводах девяносто восемь процентов урожая вирилеи и, кроме того, владеет примерно третью земель Асаиссы. Два года назад Филипп Деннер добился от своего друга Президента права иммунитета: налоги на его доходы идут не государству, а компании. Частью земель владеют наши служащие, а часть сдается в аренду туземцам. Любимая светлая мысль Деннера заключается в том, что компании не обязательно покупать вирилею, если можно владеть землями и получать ее как налог. Но известно, есть много способов не платить справедливые и положенные по закону налоги.
Группа моих сотрудников разработала программу, выявлявшую потенциальных нарушителей. Мы прогнали через компьютер список туземных арендаторов, Я наставил на распечатке красные галочки и понес этот список к Деннеру.
Деннер взял его и сказал:
- Вы, Денисон, тянули с этим, сколько могли.
- Компания, - ответил я, - создана, чтобы торговать вирилеей. А налоги собирает государство.
- Если Президент, - сказал Деннер, - увидит, как эффективно мы собираем налоги со своих земель, он отдаст нам на откуп государственные земли. - Потер задумчиво щеку и добавил: - Мне не нравится эта демонстрация у здания компании. Не следует давать населению лишний повод для недовольства. Что вы думаете о ван Роширене?
- Его заповеди, - сказал я, - рассчитаны на другую историческую эпоху. Если тебя ударят по левой щеке, можно подставить правую, но если в тебя выстрелят из гранатомета, то подставлять уже будет нечего.
Лицо Деннера озарилось улыбкой.
- Вот видите, Денисон, - вскричал он, - а вы говорите, что у нас нет общих взглядов!
Я задержался в здании до девяти и поехал домой в темноте.
Вот так. Деннер обдирает туземцев, как липку, и выгоняет из страны ван Роширена, - 'чтобы не давать местному населению поводов для недовольства!'.
Небо над городом было цвета копирки. За рекой бил автомат, словно кто-то большой и неискусный жарил картошку на неисправном масле. Я вдруг разозлился.
В конце концов, какое мне дело до этого проповедника. Он сострадает человечеству? Ну и что? Они сострадали человечеству две тысячи лет с хвостиком - и что из этого вышло? В стиральной машине больше сострадания прачке, чем во всех молитвах за благополучие прачек всех времен и народов. Может быть, тысячу лет назад в них что-то и было. Но если бы мне попался в руки кусок паровой машины восемнадцатого века, вряд ли бы я сумел его использовать в 'Павиане', а эта штука ровно на восемнадцать веков старше самой устаревшей паровой машины.
Я сворачивал на Мейн-стрит нашей деревни, когда увидел: посреди дороги разложена противошинная цепь. Я затормозил, но было уже поздно: острые зубья блеснули в свете фар, передние колеса подбросило, машина взвизгнула и остановилась. 'Ну почему я?' - мелькнуло в голове. Затрещали автоматы. Я зажмурился. Автоматы продолжали трещать. Я открыл глаза - вокруг машины плясали дети. Пятилетняя девица вцепилась в бронированную дверцу.
- Паф-паф! - закричала она. - Дядя, ты убит!
Я открыл дверь и посмотрел вниз. Противошинная цепь мне примерещилась - ребятишки, играя в войну, выстроили поперек дороги аккуратный ряд банок из-под кока-колы.
