Когда тебя увижу, вдруг, Вмиг под дрожащей пеленою Весь старый пышный Петербург Встает, как призрак, предо мною: Декабрьских улиц белизна, Нева и Каменноостровский, И мирный говор Куприна, И трели Лидии Липковской; И пробка шумнаго 'Аи', И Вильбушевич с Де-Лазари; Пажи бессменные твои — На пианино, и гитаре; И — всех встречающий дом твой, Где не слыхали слова: 'Тише!' И — неразрывные с тобой Александринские афиши!.. Ты — знамя юности моей, Тебя несу в душе доныне!.. Ты — отблеск петербургских дней На приютившей нас чужбине!
ГОЛУБАЯ ДАМА.
В этот день, как огромный опал, Было небо прозрачно... И некто, В черный плащ запахнувшись, стоял На мосту у Большого проспекта... И к нему, проскользнув меж карет, Словно выйдя из бархатной рамы, Подошла, томно вскинув лорнет, В голубом незнакомая дама... Был на ней голубой кринолин, И была вся она — голубою, Как далекий аккорд клавесин, Как апрельский туман над Невою... — 'Государь мой, признайтесь: ведь вы 'Тот вельможа, чей жребий так славен, Князь Тавриды Потемкин?' — 'Увы, 'Я всего только старый Державин!'. И, забыв о Фелице своей, Сбросив с плеч тяготившие годы, Старый мастер сверкнул перед ней, Всею мощью державинской оды... Но она, подобрав кринолин, Вдаль ушла, чуть кивнув головою... Как далекий аккорд клавесин, Как апрельский туман над Невою...
НА РАССВЕТЕ.
Рассветает! Даль зовет В вихри звоном санным!.. Тройка стынет у ворот... — 'Ну-ка, Петр, к цыганам!'... Гаркнул зычно Петр: 'Па-а-а-ди!' (Парень он таковский!) И остался позади Каменноостровский!.. Лейб — гycapскиe усы Вмиг заиндевели... И уткнулись все носы В серые шинели!..
