масло.
– Пожалуйста, прошу!
Протянувшую мне бутылочку с маслом женщину очень хотелось назвать «мисс Марпл», настолько соответствовала она киношному образу. Те же седые, тщательно уложенные волосы и умные проницательные глаза.
– Спасибо, – я прикусила язык. Не хватало еще и вправду выпалить «мисс Марпл»!
– Фрау Эрна Каулитц, – она поправила очки. – А то неудобно, я вас, Минара, заочно знаю. Вы в жизни еще более очаровательны, чем на экране.
– Какой правильный русский! У вас почти нет акцента... Эрна, да?
– Вы правильно запомнили мое имя. Знаете, а у моего сына жена из России. Ваша программа помогает мне учить язык, и...
– Простите, потом поговорим!
Я бросилась за колонну, надеясь, что появившийся в ресторане Сашка меня не увидит. К сожалению, я толкнула фрау Каулитц. Так сильно толкнула, что даже висевшая на ее плече сумка упала. И мне было неловко наблюдать, как пожилая женщина собирает какие-то довольно большие, напоминающие пики, предметы.
Зотов, к счастью, в ресторане надолго не задержался – обвел зал глазами и исчез.
Пожалуй, я завтра наберусь смелости и предоставлю ему возможность закатить мне сцену. Мы собираемся провести в этом отеле недалеко от Барселоны две недели. Невозможно же постоянно прятаться!
Саша явно в курсе, что мы здесь находимся. Наверное, Димина секретарша проболталась. И Зотов рванул в Испанию, думая, что, может, на родине Лорки, Дали и Пикассо я впаду в романтический экстаз. И окажусь к нему поблагосклоннее.
Решено – пусть он завтра кричит о своей любви, заставляет ревновать Диму, веселит маленького чертенка Алену.
А пока...
Димина дочь, уже расположившись за столиком, благосклонно кивнула официанту, предложившему маленькой леди чаю. Перед ней – множество тарелок с аппетитными сладостями.
Но где же мой муж?!
В ресторане его нет.
Иду прямо с тарелкой на летнюю террасу. Отхожу все дальше по белой дорожке, еще немного – и будет наш домик-номер.
Ага.
Попался...
Диме преданно смотрит в рот невысокая худенькая блондинка. Я таких ненавижу. Им может быть двадцать, или тридцать, или сорок. Инфантильные, наивные девочки, они могут первоначально не задержаться в прицеле беглого мужского взгляда. Но стоит только парню заглянуть в их детские глаза...
– О, Дмитрий, я вас помню с тех пор, когда вы еще в ВИДе работали. Ваши сюжеты всегда отличались, – верещала девица. – Такие темы необычные!
Ну и голосок! Наверное, когда ей звонят из жэка, то просят позвать кого-нибудь из взрослых. Почему мужчины западают на таких женщин? Педофилы.
Муж стоит ко мне спиной, но даже спина у него – радостная и довольная.
Хм... а может, теперь срежиссировать сцену Сашкиной ревности? Очень уж довольная спина, честное слово.
Пора прекращать этот цирк.
– Не помешаю? Добрый вечер!
– Дорогая, это... – Я даже не знаю, как Диме проще покорить женщину – своей располагающей улыбкой или вот этими морщинками плохого мальчика на лбу. – Это – Вика.
Вытащил-таки занозу ее имени из профессиональной журналистской памяти. Кто бы сомневался.
– Добрый вечер, Вика! А это не вы были на моей программе как корреспондент издания с романтичным названием «Желтуха: альковные тайны»?
– Нет! Нет. Вы ошибаетесь!
Я в хорошей форме. Отличное название для газеты сочинила! Впрочем, не очень-то я и кривлю душой, лицо девицы мне действительно кажется смутно знакомым. Наплевать, где мы могли с ней пересечься. Главное – удар. Я с искренним наслаждением бью Диму под дых. Он ненавидит бульварную прессу. И даже предположение о том, что сегодня он обменялся парой ничего не значащих фраз с милой девицей, а завтра в газетах появятся заголовки: «Данилов изменяет Минаре», способно лишить его и сна, и аппетита.
Мы жестки с нашими собеседниками. И уязвимы, когда сами становимся героями публикаций или сюжетов.
Наконец-то.
Дождалась.
Ура!
У нас семейный ужин, идиллия. Дима сбегал-таки за мясом, у Алены симпатичные шоколадные усики на хитрой мордашке, я похрустываю своим салатом.
Муж удаляется под аккомпанемент моей мысли: «Обжорка...»
Ошиблась: романтик!
Струны гитары, божественные звуки. О, эта испанская музыка! От нее – слезы в глазах, и кровь, кажется, превращается в электрический ток, бегущий по венам.
Дима явно украл широкополую черную шляпу у гитариста. В его руках – букет красных роз, он становится на колени, и весь ресторан взрывается одобрительными аплодисментами.
Черное, красное, я, Дима, – мы хорошо смотримся в этом кадре.
Улыбаюсь, поднимаю выше подбородок, прячу лицо в аромат роз, и...
Саша. Он смотрит на меня в упор.
Нет, не смотрит – режет. Болезненный, сухой взгляд – острый нож...
Аленка вдруг нырнула под стол, завозилась там, шкодливый котенок.
– Минара, а тут конверт из букета выпал. Вот, смотри-ка!
Дима, нахлобучив музыканту на лоб шляпу, вернулся за столик. Притворно нахмурился:
– Любовное послание? Увы, я тут совершенно ни при чем.
– Оно в букете было, можно? – Аленка хватает конверт, он не запечатан, и... – Странная открытка, правда?
Странная – не то слово.
Не то.
Похоже, в конверте – репродукция картины.
Я бы назвала ее просто.
Смерть.
Полуразложившиеся останки в когда-то роскошном церковном одеянии. Жуки, черви, шевелящаяся противная масса, и вместе с тем – отчетливость деталей, лапок, брюшек, ну и дерьмо! Жутко выглядят руки трупа, костлявые, почти истлевшие. Но страшнее всего – бессмысленная оскалившаяся улыбка обтянутого желтой кожей черепа.
Вздрогнув, муж перевернул открытку:
– Хуан де Вальдес Леаль. Название работы можно, наверное, перевести так: «Конец славы мира». Алена... Посмотри на меня!
– Дима. Дим! Не ругай ее. Она же не виновата в том, что ненавидит меня. Просто по-другому девочка не может.
– Алена! Я сказал, посмотри на меня!
Девчонка послушно таращится в переносицу отца. Я вижу, как ее шею заливает краска.
В коттедж мы возвращаемся под мерные причитания Данилова.
Алена наказана, никакой шоу-программы.
