- А где теперь ваш 'люгер'? - одна и та же мысль, казалось, точила Амброзио, как жук-древоточец дерево.
Прандини обернулся, его лицо исказила болезненная гримаса, годы страстей и разочарований, как в зеркале, отразились в ней.
- Я же говорил вам: я вернулся домой ночью. Отец спрятал меня на чердаке. Пистолет лежал в ранце вместе с гранатами. Отец все уничтожил.
- Ваш брат... Вы жалеете, что он уехал в Южную Америку?
- Мы виделись редко. Жена его педантка, вечно всех поучала. Предубежденность и невежество. Моя жена с ней были подругами, они и сейчас дружат.
- Вы женаты?
- Она не живет со мной. Мы разошлись. Без судов, печатей, адвокатов. Частный развод, - он улыбнулся. - Я купил ей квартиру, нанял одного педераста-архитектора, чтобы обставил ее, как она хотела, нашел даже девушку-филиппинку, которая умеет готовить итальянские блюда. Вдали от меня она считает, что выиграла в лотерею. Хотите знать, как она проводит время? Парикмахеры, выставки, массажи и концерты. Королева! Королева в ссылке, комиссар. - Прандини оживился, у него прошла меланхолия.
- Надо полагать, она была не такой уж плохой женщиной, синьор Прандини? с нарочитой наивностью спросила Надя.
- Вы правы, когда-то была. Хоть она уверена, что осталась такой же. Она моложе меня, и намного. Но шея, девочка моя, шея и щеки у женщин - больное место. Настоящие предатели, наглые и бесстыдные.
- Она живет в Милане?
- А где же еще? Тильда захотела поближе к Сан Бабила. Ей никогда не нравился этот дом, эти поля, даже река. Что она понимает в реке? Я влюбился в нее, когда она была совсем юная. Непохожая на меня. Ей нравились кремовые пирожные, а меня от сладостей тошнит. Я всегда пил кофе без сахара.
- Вы часто видитесь?
- Когда бываю в Милане по делам, случается, останавливаюсь у нее. Специально для меня одну комнату оклеили зелеными обоями. Под цвет леса. - Он с шумом втянул в себя воздух. - Посмотрите в небо. Видите, это стаи мартовок. Непонятно? Утки. Чувствуете запах воды и горелой травы? Замечательно, правда? И я должен был бросить все это, чтобы жить в бензиновой вони?
Он повернулся к Наде, которая, сунув руки в карманы пальто, глядела вниз, на реку.
- Вам холодно?
- Наверно, мне было бы одиноко в деревне. Как вашей жене...
- А я уже привык. С тех пор как... - оборвав фразу, он подобрал камень, бросил с ловкостью, необычной для его лет, и овчарка рванулась за ним. - Но мы люди сумасбродные. В Африке я носил с собой книжечку стихов. Одно из них я иногда читал товарищам. 'Река, протекая, меня шлифовала, словно собственный камень...'
Они переглянулись удивленно.
Полчаса спустя в столовой с накрытым овальным столом и запахами специй, под веселый треск горящего камина они продолжили разговор.
- Синьор Прандини, человек, которого я ищу, полагаю, не понимает, что он обыкновенный убийца. Он считает себя судьей, который действует от имени попранного в нашей стране закона. Он сам выносит и вершит свои приговоры, потому что не верит в правосудие.
- Разве можно называть страной эту мусорную свалку?
- Об этом же говорил ваш приятель Де Пальма. И все-таки мы живем в демократической стране, где порядок должны наводить не отдельные мстители, взявшие на себя функции господа Бога, присвоившие себе право карать и миловать, а правосудие, и только оно.
- Правосудие?! - гневно повторил Прандини. - Как же оно допустило, что целые области оказались в руках организованной преступности? Что героин стал чуть ли не базой нашей экономики? Что похищение детей превратилось в процветающий бизнес, к которому в нашей стране бездельников уже привыкли, и плюют на все, лишь бы не грозила беда их собственным чадам. Нет, комиссар, мы сделаны из другого теста. Ищите, если хотите, тот 'люгер'. Но знайте, что это не мой, у меня его нет. Ни разу с тех пор не видел.
- Это могло быть оружие капитана Де Пальма.
- Не представляю, чтобы Джорджио с пистолетом в руках охотился за какими-то негодяями. Он мрачно настроен, презирает философию 'возлюбим друг друга' и 'проживем кое-как', которая господствует сегодня в республике, но из-за этого превратиться в самозваного шерифа он не способен.
Прандини обнажил зубы в насмешливой улыбке. Или горькой?
- Синьор Прандини, простите, вы любите поэта, который написал стихи о реке? - вмешалась в разговор Надя.
- Унгаретти? Это самый великий поэт Италии, моя милая.
- Оказывается, у вас есть идеалы. Он вздохнул.
- Вы слышите, комиссар? Идеалы... Кажется, я вернулся назад на целый век. Идеалы... Я растерял их все по пути. Между одним выстрелом и другим. В тех шалашах, где скрывался от людей. Не стоит их хранить, идеалы. Весь мир заботится о том, чтобы тебя от них вылечить. Не так ли? Без них я почувствовал себя ненужным, но зато легким, как водяная курочка, и стал пристальнее смотреть вокруг и замечать вещи, которые раньше не видел. Например, лавочников. Они становились зажиточными. Были невеждами, дураками, обманщиками, но, богатея, покупали себе дома, драгоценные украшения для своих дам и автомобильчики для сыновей. Хо, сказал я себе, каким дураком я был, и тоже начал стараться побыстрее стать на ноги. Это и погнало меня на Ближний Восток, где я сделал состояние. Мои любимые клиенты - эмиры. Знаете, что значит эмир, синьорина? Принц.
- Очень интересно, - заметил Амброзио, - однако вернемся к нашим баранам. Все преступления, которыми, я занимаюсь, начались после насильственной смерти Этторе Ринальди, друга Капитана и вашего друга. После того, как Анжела Бьянкарди встретила возле его квартиры молодого парня с ключами. Поэтому я должен проверить алиби всех. Включая вас, синьор Прандини. Не припомните ли, где вы находились ночью, когда был убит Гаспаре Аддамьяно?
- Не помню.
- Тогда вам придется приехать в квестуру. Там мы все проверим.
- Но это невозможно. Я не веду дневник. Это Ринальди всегда отмечал, был ли дождь, или туман, или снег, и сколько выпало сантиметров. Он - да, а я нет. Это смешно. Как я могу вспомнить, где я был, где болтался в такой-то и такой-то день...
- Ночью, между часом и двумя, когда на улице Мессина...
- Я даже не знаю, где эта Мессина. Где это?
- В конце улицы Луиджи Девятого, рядом с Мемориальным кладбищем.
- Полная чепуха. Я не смогу вспомнить, что я делал день за днем, где был, с кем встречался.
- Синьор Прандини, я уверен, что это будет не так уж трудно сделать. Вы деловой человек, у вас, наверное, есть записная книжка, где вы отмечаете время встреч. Немного терпения, и вы вспомните, в какие дни были здесь, а когда в Милане, у своей жены.
- Я не всегда живу у жены, - казалось, он успокоился. - Будете проверять также алиби Джорджио?
- Вас это забавляет?
- Еще бы! Мне смешно от мысли, что такой рассеянный человек, как он, с вечно затуманенной головой, должен будет доказывать вам с документами в руках, где он был в тот или иной день. Это будет та еще потеха.
Пообедав, они на несколько минут присели у горящего камина, потом пожилая домработница принесла Прандини букет оранжерейных розочек, и он с легким поклоном вручил цветы Наде.
В прихожей пахло мандаринами.
- Когда я привожу розы из нашей оранжереи, Анжела сразу бежит ставить их в железную вазочку на вокзале.
- На месте гибели Этторе?
- Да. Она привязала проволокой к фонарному столбу вазочку и ставит в нее цветы.
- Этот человек - загадка, - прокомментировала Надя уже за рулем 'дельты'.
