- Ах, вот что! - Марунди понимающе кивнул. - Значит, и ты тоже «пустился в странствие»!..
- Да, да, я странствовал…
- Сила! Как забалдеешь, сразу полетишь. И в полете том ты постиг молекулярное всеединство мира и услышал тайные голоса своего тела?
- Не совсем так, - сказал Кармоди. - Что касается моего конкретного Странствия, то я преимущественно слушал тайные голоса других существ и, выйдя за пределы лично-молекулярного, постиг внешнеатомное. Мое Странствие убедило меня в реальности существ, отличных от меня, хотя сущность их осталась скрытой.
- Слушай, старик, так ты, похоже, раздобыл настоящие «капельки», а не какую-то разбавленную дрянь? Где достал?
- Капли чистого опыта добывают из дряни бытия, - сказал Кармоди. - Суть вещей хочет познать каждый, а открывается она лишь избранным.
- Темнишь, да? - хихикнул Марунди. - Ладно, старина! Теперь все так. Ничего. Я и с тем, что попадается, неплохо залетаю.
- Сомневаюсь.
- Не сомневаюсь, что сомневаешься. И шут с ним. Ты куда, на открытие?
- Какое открытие?
Марунди вытаращил глаза:
- Старик, ты до того залетался, что, оказывается, уже совсем ничего не знаешь! Сегодня открытие самой значительной художественной выставки нашего времени, а может, и всех времен и народов. - Что же это за перл творения?
- Я как раз иду туда, - сказал Марунди. - Пойдешь?
Приз принялся брюзжать, но Кармоди уже двинулся в путь.
Марунди сыпал свежими сплетнями: о том, как Комиссию по Антиамериканской деятетельности уличили в антиамериканизме, но дело, конечно, ничем не кончилось, хотя Комиссию и оставили под подозрением; о новом сенсационном проекте замораживания людей; о том, что пять воздушно-десантных дивизий сумели вчера уничтожить целых пять партизан Вьетконга; о диком успехе многосерийного телефильма «Эн-Би-Си» - «Чудесные приключения в золотом веке капитализма». Кармоди узнал также и о беспрецедентном патриотизме «Дженерал Моторс», пославшей полк миссионеров на границу Камбоджи. И тут они дошли до 106-й улицы.
Пока Кармоди не было, здесь снесли несколько домов и на их месте выросло новое сооружение. Издали оно выглядело как замок, но таких замков Кармоди еще не доводилось видеть. И он обратился за справкой к своему спутнику, вдохновенному Марунди.
- Работа великого Дельваню, - сказал тот, - автора «Капкана-Смерти-66», знаменитой нью-йоркской эстакады, по которой еще никто не проехал от начала до конца без аварии. Это тот Дельваню, что спроектировал Флэш-Пойнт-тауэрс - новейшие чикагские трущобы. Это единственные трущобы в мире, форма которых вытекает из содержания, то есть первые трущобы, которые прямо и гордо были задуманы именно как наисовременнейшие трущобы и объявлены «необновляемыми» Президентской комиссией по художественным преступлениям в Урбан-Америке.
- Да, помню.
Уникальное достижение, - согласился Кармоди. - Ну, а это как называется?
- Шедевр Дельваню, его опус магнус. Это, друг мой, Дворец Мусора!
Дорога к Дворцу была искусно выложена яичной скорлупой, апельсиновыми корками, косточками авокадо и выеденными раковинами устриц. Она обрывалась у парадных ворот, створки которых были инкрустированы ржавыми матрацными пружинами. Над портиком глянцевитыми селедочными головами был выложен девиз: «Расточительность - не порок, умеренность - не добродетель».
Миновав портал из прессованных картонных коробок, Кармоди и художник пересекли открытый двор, где весело сверкал фонтан напалма. Прошли зал, отделанный обрезками алюминия, жести, полиэтилена, полиформальдегида, поливинила, осколками бакелита и бетона и обрывками обоев под орех. От зала разбегались галереи.
- Нравится? - спросил Марунди.
- Н-не знаю, - замялся Кармоди. - А что все это такое?
- Музей. Первый в мире музей человеческих отбросов. - Вижу! И как восприняли эту идею?
- К удивлению, с величайшим энтузиазмом! Конечно, мы - художники и интеллектуалы - знали, что все это правильно, и все же не ожидали, что широкая публика поймет нас так быстро. Но у нее оказался хороший вкус, и на этот раз публика сразу ухватила суть. Она почувствовала, что именно это - подлинное искусство нашего времени.
- Почувствовала? А мне что-то не по себе…
Марунди взглянул на него с сожалением.
- Вот уж не думал, что ты реакционер в эстетике!.. А что тебе нравится? Может быть, греческие статуи или византийские иконы?
- Нет, конечно. Но почему же должно нравиться именно это?
- Потому что, Кармоди, в этом - лицо нашего времени, а правдивое искусство идет от реальности. Потребляю, следовательно существую! Но люди не хотят смотреть в лицо фактам. Они отворачиваются от мусора - от этого неизбежного итога их наслаждений. И все же, что такое отбросы? Это же памятник потреблению! «Не желай и не трать» - таким был извечный завет. Но он - не для нашей эры. Ты спрашиваешь: «А зачем говорить об отбросах?» Ну что ж! В самом деле! Но зачем говорить о сексе, о насилии и других столь же важных вещах?
- Если так ставить вопрос, то это выглядит закономерно, - сказал Кармоди. - И все же…
- Иди за мной, смотри и думай! - приказал Марунди. - И понимание вырастет в твоем мозгу, как гора мусора!
Они перешли в Зал Наружных Шумов. Здесь Кармоди услышал соло испорченного унитаза и уличную сюиту: аллегро автомобильных моторов, скерцо - скрежет аварии и утробный рев толпы. В анданте возникла тема воспоминаний: грохот винтового самолета, татаканье отбойного молотка и могучий зуд компрессора. Марунди открыл дверь «Бум-рум» - магнитофонной, но Кармоди поспешно выскочил оттуда.
- И правильно, - заметил Марунди. - Это опасно. Однако многие способны провести здесь по пять-шесть часов. - Уфф! - только и мог ответить Кармоди.
- А это гвоздь программы, - не унимался Марунди, - влюбленное мычанье мусорного грузовика, пожирающего мусор. Прелестно, а? Дальше справа - выставка пустых винных бутылок. А наверху - звукообонятельная копия метро. Там трясет и качает, как в настоящем вагону, а атмосфера воссоздается специальными дымовонекондиционерами «Вестингауз».
- А там кто орет? - спросил Кармоди.
- Это записи знаменитых голосов, - пояснил Марунди. - Первый голос - Эда Брена, полузащитника «Грин Бэй Пэккерс». А тот, писклявый, воющий - синтетический звуковой портрет последнего мэра Нью-Йорка. А после этого…
- Давай уйдем отсюда, - взмолился Кармоди.
- Обязательно. Только на минутку заглянем сюда. Здесь - галерея настенных рисунков и надписей. Левее - копии старомодной квартиры (на мой взгляд - образчик псевдоромантизма). Прямо перед нами - коллекция телевизионных антенн. Это британская модель 1960 года, если не ошибаюсь. Отметь ее суровую сдержанность и сравни с камбоджийским стилем 1959 года. Видишь роскошную плавность восточных линий? Вот это и есть народная архитектура в зримой форме.
Тут Марунди повернулся к Кармоди и назидательно сказал:
- Друг мой, смотри и уверуй! Это волна будущего. Некогда люди сопротивлялись изображению действительности. Те дни прошли. Теперь мы знаем, что искусство само по себе - это вещь, со всей ее тягой к излишествам. Не поп-арт, спешу заметить, не искусство преувеличения и издевательства. Наше искусство - популярное, оно просто существует. В нашем мире мы безоговорочно принимаем неприемлемое и тем утверждаем естественность искусственности.
- Именно это мне и не по душе, - сказал Кармоди. - Эй, Сизрайт!
- Что ты кричишь? - удивился Марунди.
