– Ты поедешь со мной.
– Еще чего не хватало!
– Ты мне нужен. У тебя более практический ум. Ты проследишь, чтобы я не растратил деньги.
– Но у меня разбита физиономия.
– Подумаешь! Кого это волнует?! Я привезу тебе солнечные очки.
– Сейчас февраль.
– Неважно. Ты мог прилететь из Абиссинии… Кстати, люди не знают, почему у тебя разбита физиономия. А вдруг ты отстаивал женскую честь?
– Примерно так оно и было.
– Тем более…
Я собрался уходить. Жене сказал, что еду в поликлинику. Лена говорит:
– Вот тебе рубль, купи бутылку подсолнечного масла.
Мы встретились с братом на Конюшенной площади. Он был в потертой котиковой шапке. Достал из кармана солнечные очки. Я говорю:
– Очки не спасут. Дай лучше шапку.
– А шапка спасет?
– В шапке хоть уши не мерзнут.
– Это верно. Мы будем носить ее по очереди.
Мы подошли к троллейбусной остановке. Брат сказал:
– Берем такси. Если мы поедем троллейбусом, это будет искусственно. У нас, можно сказать, полные карманы денег. У тебя есть рубль?
– Есть. Но я должен купить бутылку подсолнечного масла.
– Я же тебе говорю, деньги будут. Хочешь, я куплю тебе ведро подсолнечного масла?
– Ведро – это слишком. Но рубль, если можно, верни.
– Считай, что этот паршивый рубль у тебя в кармане…
Брат остановил машину. Мы поехали в Гостиный Двор. Зашли в отдел радиотоваров. Боря исчез за прилавком с каким-то Мишаней. Уходя, протянул мне шапку:
– Твоя очередь. Надень.
Я ждал его минут двадцать, разглядывая приемники и телевизоры. Шапку я держал в руке. Казалось, всех интересует мой глаз. Если возникала миловидная женщина, я разворачивался правой стороной.
На секунду появился мой брат, возбужденный и радостный. Сказал мне:
– Все идет нормально. Я уже подписал кредитные документы. Только что явился покупатель. Сейчас ему выдадут телевизор. Жди…
Я стал ждать. Из отдела радиотоваров перебрался в детскую секцию. Узнал в продавце своего бывшего одноклассника Леву Гиршовича. Лева стал разглядывать мой глаз.
– Чем это тебя? – спрашивает.
Всех, подумал я, интересует – чем? Хоть бы один поинтересовался – за что?
– Ботинком, – говорю.
– Ты что, валялся на панели?
– Почему бы и нет?..
Лева рассказал мне дикую историю. На фабрике детских игрушек обнаружили крупное государственное хищение. Стали пропадать заводные медведи, танки, шагающие экскаваторы. Причем в огромных количествах. Милиция год занималась этим делом, но безуспешно.
Совсем недавно преступление было раскрыто. Двое чернорабочих этой фабрики прорыли небольшой тоннель. Он вел с территории предприятия на улицу Котовского. Работяги брали игрушки, заводили, ставили на землю. А дальше – медведи, танки, экскаваторы – шли сами. Нескончаемым потоком уходили с фабрики…
Тут я увидел через стекло моего брата. Пошел к нему.
Боря явно изменился. В его манерах появилось что-то аристократическое. Какая-то пресыщенность и ленивое барство.
Вялым, капризным голосом он произнес:
– Куда же ты девался?
Я подумал – вот как меняют нас деньги. Даже если они, в принципе, чужие.
Мы вышли на улицу. Брат хлопнул себя по карману:
– Идем обедать!
– Ты же сказал, что надо раздать долги.
– Да, я сказал, что надо раздать долги. Но я же не сказал, что мы должны голодать. У нас есть триста двадцать рублей шестьдесят четыре копейки. Если мы не пообедаем, это будет искусственно. А пить не обязательно. Пить мы не будем.
Затем он прибавил:
– Ты согрелся? Дай сюда мою шапку.
По дороге брат начал мечтать:
– Мы закажем что-нибудь хрустящее. Ты заметил, как я люблю все хрустящее?
– Да, – говорю,– например, 'Столичную' водку.
Боря одернул меня:
– Не будь циником. Водка – это святое.
С печальной укоризной он добавил:
– К таким вещам надо относиться более или менее серьезно…
Мы перешли через дорогу и оказались в шашлычной. Я хотел пойти в молочное кафе, но брат сказал:
– Шашлычная – это единственное место, где разбитая физиономия является нормой…
Посетителей в шашлычной было немного. На вешалке темнели зимние пальто. По залу сновали миловидные девушки в кружевных фартуках. Музыкальный автомат наигрывал 'Голубку'.
У входа над стойкой мерцали ряды бутылок. Дальше, на маленьком возвышении, были расставлены столы.
Брат мой тотчас же заинтересовался спиртными напитками.
Я хотел остановить его:
– Вспомни, что ты говорил.
– А что я говорил? Я говорил – не пить. В смысле – не запивать. Не обязательно пить стаканами. Мы же интеллигентные люди. Выпьем по рюмке для настроения. Если мы совсем не выпьем, это будет искусственно.
И брат заказал поллитра армянского коньяка.
Я говорю:
– Дай мне рубль. Я куплю бутылку подсолнечного масла.
Он рассердился:
– Какой ты мелочный? У меня нет рубля, одни десятки. Вот разменяю деньги и куплю тебе цистерну подсолнечного масла…
Раздеваясь, брат протянул мне шапку:
– Твоя очередь, держи.
Мы сели в угол. Я развернулся к залу правой стороной.
Дальше все происходило стремительно. Из шашлычной мы поехали в 'Асторию'. Оттуда – к знакомым из балета на льду. От знакомых – в бар Союза журналистов.
И всюду брат мой повторял:
– Если мы сейчас остановимся, это будет искусственно. Мы пили, когда не было денег. Глупо не пить теперь, когда они есть…
Заходя в очередной ресторан, Боря протягивал мне свою шапку. Когда мы оказывались на улице. я ему эту шапку с благодарностью возвращал.
Потом он зашел в театральный магазин на Рылеева. Купил довольно уродливую маску Буратино. В этой маске я просидел целый час за стойкой бара 'Юность'. К этому времени глаз мой стал фиолетовым.
