Подполковник был сорока лет, сейчас в гражданском костюме, но с явной военной выправкой, подтянут. Он 15 лет прослужил в Органах, ушёл оттуда года полтора назад. И уже с год был вот здесь.
Лейтенант всё доложил, показал и схематический рисунок. Один раз Косаргин поднял бровь, тоже усумнясь насчёт скромной квартиры.
- Что прикажете, Всеволод Валерьяныч?
Лицо Косаргина было худощавое, энергичное, и выраженье его всегда готовность к немедленному делу.
- Как Толковянова зовут, вы узнали?
- Да. Алексей Иваныч.
- А сколько ему лет?
- Двадцать восемь.
По гладкому лбу Косаргина пролегла косоватая складка - раздумья? вспоминанья?
- Я, пожалуй, займусь этим сам. Звоните в банк, найдите Толковянова.
Лейтенант готовно повернулся, облегчённый, что ночное промедление не поставлено ему в вину, пошёл исполнять.
А Косаргин так и сидел. Его профессиональная память отлично держала: Алексея Толковянова привелось ему допрашивать в Восемьдесят Девятом, когда были волнения здешних университетских и столкновение с ними, через улицу напротив, курсантов пограничной школы: взялись курсанты, одними кулаками, поставить студентов на место. О Толковянове были данные, что он если не вожак студенческий, то из главных затейщиков. Тогда - допрос направлялся строго: вы не слишком очаровывайтесь 'гласностью' и какие мерзости дозволяют теперь печатать в газетах-журналах; ещё перехватите чуть-чуть - и таких, как вы, будем сажать, да в такой лагерёк, что там и подохнете.
Тогда... Тогда - Косаргин ещё не мог бы вообразить, как оно всё покатится. И куда закатится. Да с какой быстротой и развалом! - дрогнули и сами Органы внутри себя, и самые умные и самые деятельные из чекистов стали - по отдельности - чего-то нового себе искать, и даже уходить. И - куда? Да в новые эти коммерческие компании, правления, чуть ли не и в те же банкиры, возбуждая естественную досаду у оставшихся и отставших... А вот - и студент подался туда, и без промаха успел, не то что ты? Этого кругообращения рассудок не мог охватить.
Но тем более нынешнее дело хотелось доследовать, даже для себя самого.
Толковянов оказался на месте, в банке, - и уже ждал к себе гостей из Управления.
И Косаргин поехал. На тихой улице оставил шофёра у нового семиэтажного, густо остеклённого здания банка с мудрёным названием, как это теперь выдумывают, пошёл внутрь. На втором этаже располагался и зал для клиентов, по западной манере, не остеклённый барьер. А, ещё от вахтёра, определили пришедшего сразу, несмотря на его штатскую одежду, - и вот ещё некий молодой человек встречал, и сразу повёл к председателю правления банка. Тот - и сам вышел навстречу, на комнату раньше.
Да! От того допроса скоро шесть лет, но Косаргин узнал с первого взгляда: он. Такой же высокий, и что-то простоватое в лице, как приодетый деревенский пастушок. Но не в костюме, как естественно бы возглавителю банка, а в небрежно-просторном оливковом свитере, правда с выложенным воротничком рубашки, посветлей, того же тона. На пальце - узкое золотое кольцо, как теперь носят обручальные.
А пришедшего - не заметно, чтоб узнал.
Вошли в директорский кабинет. Тут была смесь мебели: и современная, толстющие низкие кожаные кресла около журнального столика, но и несколько старомодных, или поддельных под старину, стульев - жёстких, с высокими прямыми фигурными спинками, в обстав стола под зелёным сукном. А на стене старинные же часы с бронзовым маятником и с мягким вкрадчивым боем, как раз пробили.
Косаргин отказался от кресла, с тонким портфеликом сел к зелёному сукну, банкир - за свой письменный стол, поперёк зелёному.
Хорошо собой владел: на лице не было страха, ошеломления от пережитого, а строгое внимание. Не упустил и в это утро побриться. Продолговатость лица ещё выявлялась продолговатыми же, высокими прилегающими ушами.
Косаргин назвал лишь - откуда он, не фамилию, - Толковянов не попросил удостоверения, и вот только в этом проявилось его рассеяние или растерянность.
Обстоятельства? Было так. Стальную дверь отпер - и вступил войти, а жена - сзади, следом. Вдруг подумал: ещё одну сумку у неё перенять, и - это секунда? полсекунды? - шагнул назад, когда уже должен быть в тамбуре, стальная дверь снова почти прикрылась - и внутри раздался взрыв. Кто послал сигнал - поспешил на эти полсекунды, счёл, что жертва как раз будет в тамбуре.
Улыбнулся кривовато, как бы извиняясь.
Простоватость его лицу придавал и самый простой начёс волос набок, по мальчишески.
- И какие у вас предположения? Кто заказал убийство? Кто - взорвал?
Толковянов посмотрел глаза в глаза. Внимательно. Раздумчиво. Взвешивая.
И тут - узнал! - Косаргин враз понял по выражению.
Но сам - не пошёл навстречу, не напомнил.
И тот - ничего не назвал.
А - ещё задумался.
И, складывая раздвинутые вкруговую пять пальцев с пятью, как полушария, складывая - и как бы с усилием разрывая, складывая - и разрывая, ответил:
- Я не уверен, что ваше ведомство может эффективно в чём-то помочь.
Алёша не представлял, не предчувствовал, что на него будет покушение, и даже вот-вот.
А между тем, вступая на изломанный путь в этом потёмочном мире, - надо было и давно ждать, и всегда ждать.
Кто заказал - Алёша подозревал, хотя не доказать ничем: головка фирмы Элломас. Отношения с ними были в неустойчивом состоянии, требовали большой оглядчивости, и сейчас Алёша, кажется, понимал, где и в чём промахнулся. Бывает одна неосторожная фраза - а выводы из неё потекли против тебя. Кто взялся за финансовое дело - тому никогда нельзя дать волю чувству, сорваться.
А кто исполнял - того ещё трудней найти? И вовсе не догадаться. Хотя только через того и можно начать разматывать.
Если ещё браться за этот розыск? А может быть перетерпеть?
И откуда вселяется в нас такое неотчётливое, непонятное движение: почему не перенял вторую сумку у Тани раньше, а вот именно в эти полмгновения?
А могли - и вдвоём успеть войти в ловушку...
Распорядок же дня у Алёши так регулярен, что ничего не стоило убийце и подгадать момент.
Но почему так сложно? не из пистолета просто, в упор?
А наверно, был замысел повести следы по-ложному: не здесь, в областном городе, но в Б* , откуда Алёша когда-то и приехал учиться в здешний университет, - в Б* недавно было два убийства, и оба так: взрыв мины дистанционным сигналом. Неплохо рассчитали.
Но кого убедишь, что с Б * - ни счётов, ни расчётов никаких нет, только нежные воспоминания детства и юности.
Нежные - это не только колодец в сохранившемся провинциальном дворе; ещё не вытоптанная травка кой-где по двору; целый квартал одноэтажных домиков с резьбой на посеревших издряхлевших фронтонах, и мальчишки этого квартала. (С ними чего только не вытворяли: расклеивали по городу листовку 'Бей попов!' и смекали, как бы им взорвать последнюю в Б * церковь. А повеяло, не будет ли с нами воевать Китай - так если дойдёт до Урала, то здесь, в Приволжьи, по лесам будем создавать группы партизан.) И школа же - до чего интересное приютище от первого порога и с первого дня. А спустя пять лет - физика! а ещё спустя - химия! - что за дивные предметы, до сих пор не развиденные, не угаданные тобой в окружающем мире, а они всё время с тобой тут и были. По химии - замечательная учительница, да какая красавица! Химию учили все с воодушевлением, а Алёша и обогнал: с 9-го класса погнал вперёд и шире программы - и углублял своих же десятиклассников. Но - физика? Учитель был совсем никудышний, вялый, он просто не понимал о своём предмете, какое переливчатое вещество ему досталось в небережные руки. А уж опытов - совсем не умел ставить, всё готовил за него Алёша. И поперву, пройдя ещё до уроков за таинственную перегородку физического кабинета, он там бродил и грезил среди этих вертимых кругов,
