полными ртами, потом кивают.
МАША. Слава Богу!
ГЕРД. Скажите пожалуйста, почему никто из русских до сих пор не показал немцам как правильно пить русскую водку? (Икает.)
МАША. Не знаю! Наверно это важная государственная тайна!
ГЮНТЕР (радостно). Зззначит ты - государственная преступница?
МАША (хлопает в ладоши). Значит я государственная преступница! Ура! За это - второй тост! Элисказес, несите вторую бутылку!
ГЮНТЕР. Ура! Вторую бббутылку!
ЭЛИСКАЗЕС (весело вскакивает). Слушаюсь!
Внезапно свет меняется на мертвенно-голубой, все замирают. Сверху падают сотни ремней, расправляясь, застывают в воздухе. Появляется Маша-2.
МАША-2. Ты будешь сечь его сегодня, завтра, послезавтра, сечь в вашей спальне и в гостиной, сечь в ванной и в гараже, сечь в саду. Ты будешь сечь его 26 июня 1996 года в афинском отеле 'Посейдон', 1 ноября 1999 года в нью-йоркском 'Хилтоне', 6 августа 2005 года в московском 'Метрополе'. Ты будешь сечь его на вашей яхте 'Маша' посередине Боден-Зее, сечь в английской деревушке Круль, сечь в Йоханнесбурге и в Пекине. Ты будешь сечь его в день двадцатипятилетия вашей свадьбы, после банкета, затянувшегося до трех часов утра в вашем новом доме на берегу Штарнбергер-Зее, в заваленной цветами спальне. Кряхтя и содрогаясь дряблой, морщинистой спиной он повалится ничком на кровать, ты взмахнешь своей искривленной подагрой рукой, ремень вяло опустится на спину, как на овсяное желе, и сквозь новые фарфоровые зубы ты прошепчешь...
ШЕПОТ. Вот тебе, мрамор!
МАША. Неееет!!!
МАША-2. Возле ближайшего перекрестка тебя ждет такси. У шофера твой билет на Кельн. Адрес Марка: Швальбахер-штрассе 17.
МАША. Швальбахер-штрассе 17.
ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ
Комната в квартире Марка. Стены заняты стеллажами с книгами. Марк и Маша сидят посередине комнаты за небольшим столом. Марк берет полупустую бутылку с водкой, тянется к машиной рюмке.
МАША (накрывает рюмку ладонью). Хватит, Марк. Если я напьюсь, мы с тобой ни до чего не договоримся.
МАРК (наливает себе). А я выпью с удовольствием. С тобой как-то замечательно хорошо пьется. По- московски. Будь! (Выпивает, подходит к Маше, берет ее сзади за плечи, декламирует.) Вошла ты, резкая, как 'нате!', муча перчатки замш, сказала: знаете, я выхожу замуж!
МАША. Марк, мне не до шуток.
МАРК (целует ей руку). Машка, прошу тебя об одном - сваливайся на меня впредь так же неожиданно, как сегодня.
МАША. Абгемахт. Слушай, зачем тебе так много книг?
МАРК (декламирует). Лучшему в своей жизни я обязан книгам. Кто сказал? Правильно. Горький.
МАША (берет сигарету). Да ну тебя...
МАРК (ловко подносит ей зажженную спичку). Марусь, ну что ты так расстраиваешься! Это слишком прозрачно, чтоб ломать голову.
МАША (бросает сигарету). Марк, ну это же пиздец! Влюбиться в мужика, чтобы потом сечь его?! Я ебаться с ним хочу! Я его хуй до сих пор не видела!
МАРК. Увидишь.
МАША. Ну расскажи, хоть что это? Он что, действительно мазохист?
МАРК (закуривает сигарету). Он мазохист не по психотипу, а по идеологии. У послевоенных немцев это часто.
МАША. Как это?
МАРК. Очень просто. Двойственность межличностных инверсий, приводящая к асиметричному выравниванию гиперэмоциональных установок за счет механизма психосоматического отождествления.
МАША. Переведи.
МАРК. Твой Гюнтер мстит своему отцу
МАША. Причем здесь отец? Он же давно дал дуба!
МАРК. Это не важно.
МАША. Но почему он трахаться не может?
МАРК. Во-первых, не хочет плодить зло, то есть - продолжать телесность своего отца. Во-вторых, мстит отцу, отождествляясь с жертвой. Еврейская женщина сечет сына фон Небельдорфа. Интерес к еврейской культуре - тоже месть.
МАША. Еб твою мать! Но это же просто... власть мертвеца?! Новый роман Стивена Кинга!
МАРК. Скорее - это Хичкок. 'Психо'. С той разницей, что история 'Психо' капля в море патологически здоровой Америки. А случай Гюнтера в Германии сплошь и рядом.
МАША. Правда? А я думала - наоборот, немцы здоровее всех! Пиво, сосиски? А потом попеть - майн либер Августин.
МАРК. Это - до войны, Маша. Сейчас все совсем по-другому. Современная Германия напоминает мне человека, впервые пережившего состояние аффекта.
МАША. Это что, эпилепсия?
МАРК. Почти. Эпилептик просто падает и бьется. Аффектированный человек совершает странные и страшные вещи, а потом ничего не помнит. Так вот. Жил такой культурный, добропорядочный господин, ходил по будням в свою контору, по воскресеньям - в кирху. Ходил, ходил, а потом вдруг в один прекрасный день выскочил на улицу, стал бить витрины, собак, людей. Поджег чего-нибудь. Кричал. А потом насрал себе в штаны и заснул. А когда проснулся, ему подробно рассказали что он делал. Дали каких-то пилюль, прописали водные процедуры. И вроде все прошло. Но. Стал он с тех пор всего бояться: витрин, людей, собак. У него закурить спросят, а он спичку зажечь не может - ему поджог мерещится. Но с Германией-то обошлись круче, нежели с этим господином. Ей не пилюли прописали, а плеть. И высекли всем миром. Да так, как никого никогда не секли.
МАША. Тебе жалко немцев?
МАРК. Нет. С какой стати еврею жалеть немцев? Мне немецкую культуру жалко. Литературу, философию. Кино.
МАША. Почему?
МАРК. Да потому что - убожество. Боятся они спичку зажечь. А по-моему, коль ты огня боишься, лучше вообще бросить курить.
МАША (восхищенно). Ну, Марк... теперь я понимаю...
МАРК. Что ты понимаешь?
МАША. Почему тебя нигде не печатают.
МАРК (смеется). Машенька, я этому не придаю значения. Писал я в стол в Москве, пишу в стол здесь. Какая разница? Жена зарабатывает, крыша над головой есть. Я об одном жалею.
МАША. О чем?
МАРК. Что я не состоялся в Германии как психиатр. Маша, какой здесь материал! После русских шизоидов, которыми я объелся, которыми я сыт по горло, - немецкие невротики! Это... как устрицы после борща! Здесь все пропитано неврозом - политика, искусство, спорт. Это разлито в воздухе, на площадях, в университетах, в пивных... кстати о пивных. Вот тебе наглядный пример. Первый год эмиграции. Берлин Кройцберг. В какую-то жуткую пивную потащил меня Мишка. Сидим, пьем пиво. Народ вокруг крутой, громкий. И один здоровый рыжий детина все время на меня посматривает. Пьет пиво и посматривает.
МАША. Голубой?
МАРК. Я тоже сперва решил. Но потом присмотрелся - не похож. Да и какой из меня любовник! Нет, вижу - там что-то другое. Неуютно мне как-то стало и пошел я пописать в сортир. Пописал, застегиваюсь, поворачиваюсь - а передо мной этот детина. И в сортире, как бывает в таких случаях - ни души. Ну, думаю, пиздец тебе, Марк. А детина, между тем, меня спрашивает: 'Вы еврей?' Собрал я свою маленькую волю и отвечаю: Да, я еврей. А немец опускается передо мной на колени и говорит: 'От имени немцев, которые принесли столько страданий вашему народу, я прошу у вас прощения'.
МАША. Не может быть! (Со смехом.) Но это... пиздец! Не верю!
МАРК. Я не вру. Мне тогда так стало неловко. Я вылетел пробкой из этой пивной. Ну? Где, в какой
