курсе на Шнейдере играла'.
Прошел год. Оля перешла на третий курс Гнесинского института, рассталась с Володей, оттесненным красивым флегматиком-пианистом Ильей, разучила концерт Моцарта, хорошо сыграла квартетом на институтском конкурсе, прочитала набоковскую 'Лолиту', попробовала анашу и анальный секс.
Встречи с Бурмистровым проходили регулярно по первым понедельникам каждого месяца.
В декабре она приехала к памятнику с температурой 38 и, истекая соплями, с трудом съела мясное рагу под стоны Бурмистрова; в апреле после жирной осетрины ее сильно мутило; в мае, наевшись перепелок с брусникой, она проснулась ночью с криком: ей приснился Бурмистров, выпускающий изо рта толстенного питона; в июле после печени в сметане она мучилась страшными резями в животе. А в августе она загорала на пляже в Коктебеле, положив голову на пухлую, поросшую рыжими волосами грудь Ильи.
Бурмистрова Оля вспоминала иногда, дав ему кличку Лошадиный Суп. Она чувствовала, что он занял в ее жизни определенное место, но - какое, она не понимала. Зато словосочетание 'это нэ' прилипло к ней, она им пользовалась часто, бормоча, когда что-то удивляло или разочаровывало.
- Ну, это нэ! - топала она на себя ногой во время игры на скрипке, когда пальцы не повиновались.
- Это нэ! - качала она головой, глядя на очереди в магазинах.
- Это нэ-э-э... - шептала она в ухо Илье, когда он ее быстро заставлял кончить.
Однажды, торопясь на встречу с Бурмистровым, она отказалась пойти с Ильей на закрытый просмотр 'Из России с любовью'.
- У тебя кто-то появился? - спросил догадливый Илья.
- Лошадиный Суп, - весело ответила она.
- Что это?
- Ты не поймешь.
Как и Володе, она ничего не сказала Илье.
Наступил 1982 год. Умер Брежнев. Умер Редди, отравившись крысиным ядом. Оля перешла на третий курс и за 1600 рублей купила себе скрипку немецкого мастера Шнейдера, соврав родителям, что инструмент ей отдала отчисленная и вышедшая замуж за грузина подруга. С Бурмистровым она продолжала встречаться на той же самой квартире. Она настолько привыкла к реву Лошадиного Супа, что не обращала на него внимания, а думала о поглощаемой еде:
'Мало гарнира... и цветная капуста просто отварная, а не обжаренная в сухарях... но мясо хорошее... и салат свежий...'
Получив деньги, она шла в ближайшую столовую, брала стакан теплого компота и быстро выпивала стоя. Деньги больше не копила, а просто тратила на себя.
Так прошло еще полгода.
Потом что-то стало происходить с едой, которую предлагал ей Бурмистров. Еды не стало меньше, и она по-прежнему оставалась хорошего качества, но она стала измельчаться. Мясо, рыба и овощи разрезались на маленькие кусочки, и все подавалось как салат. Оля ела, не задавая липших вопросов, Лошадиный Суп выл своё 'это нэ-э-э!'. Наконец еда измельчилась настолько, что трудно было понять, что ест Оля - перед ней ставилась тарелка с тщательно перемешанной окрошкой из мяса (или рыбы) и овощей.
'Еще накормит чем-нибудь...' - недоверчиво смотрела она на полную тарелку, но, пробуя, понимала, что это всё та же нормальная еда, и успокаивалась.
Однажды Бурмистров поставил перед ней тарелку с ежемесячной порцией окрошки, но окрошка занимала только одну половину тарелки; другая половина была пуста.
'Что это за фокусы? - нахмурилась Оля. - Другую половину он сам съел?'
Но молча взяла вилку и стала есть мешанину из мяса индейки, салата и вареного картофеля. Бурмистров в этот раз выл особенно протяжно. Его плешь ходила ходуном, руки конвульсивно тискали подушку.
- И это нэ-э-э-э-э-э! Нэ-э-э-э-э!! - блеял он.
Доев, Оля положила вилку и встала.
- Вы не доели все... - хрипло пробормотал Лошадиный Суп. - Доешьте, пожалуйста...
Оля посмотрела на пустую тарелку:
- Я все съела.
- Вы не доели другую половину.
- Я все съела. Посмотрите. Вы просто не видите.
- Я вижу лучше вас! - визгливо выкрикнул он. - Вы не доели другую половину! Там тоже еда!
Оля непонимающе смотрела:
'Он что - спятил?'
Бурмистров заворочался на полу.
- Ольга, не мучьте меня, ешьте!
- Но тут нечего... - нервно усмехнулась она.
- Не мучьте меня! - закричал он.
Она опустилась на стул.
- Ешьте, ешьте, ешьте!
'Сбрендил!' - вздохнула Оля, взяла вилку и, зачерпнув невидимой еды, отправила ее в рот.
- И это нэ-э-э! И это нэ-э-э-э!! - завыл Бурмистров.
'Театр мимики и жеста!' - усмехнулась про себя Оля, медленно поднося вилку ко рту, беря с нее губами невидимую пищу, жуя и глотая.
Ей даже понравилась такая игра. Поев так, она положила вилку.
- Там еще немного осталось... ну не надо... это... что вы торопитесь... - стоная, забормотал Бурмистров.
'Ну, зануда!' - Оля доела невидимое.
Он заплатил ей, как обычно, 100 рублей и, помогая одеться, сообщил:
- Ольга, мы теперь будем встречаться на другой квартире, так что приходите через месяц не к Пушкину, а на Цветной бульвар.
- И где там?
- У рынка. В то же время.
Оля кивнула и вышла.
Квартира на Цветном бульваре была намного лучше предыдущей: трехкомнатная, уютная, богато обставленная, с высокими потолками. Бурмистров принимал Олю в гостиной. Обеденный стол был со вкусом сервирован: серебряные приборы на хрустальных подставочках, фарфоровые тарелки, салфетка в серебряном кольце. Но хлеба и напитков по-прежнему не было. И по- прежнему тарелка была наполнена только наполовину. Бурмистров стоял перед столом, держа наготове серебристо-розовую шелковую подушку.
'Прямо как на экзамене, - покосилась на него Оля, приступая. - Ага... мясо с грибами... А у него новый костюм... Он что, разбогател?'
Лошадиный Суп завыл в подушку.
Оля съела видимую половину. Потом невидимую. Ела спокойно, не торопясь.
Ничего не сказав, Бурмистров отсморкался, как всегда, и дал ей деньги.
'И все-таки, почему я? - думала она, идя к метро. - Уже два года... С ума сойти! И только я... Столько женщин в Москве... Он сильно болен... Шизофреник? Или это по-другому как-то называется... Надо в 'Пассаж' зайти, у меня с колготками катастрофа... Хороший день сегодня...'
Встречи продолжались с деловой регулярностью. Но видимой еды на тарелке становилось все меньше и меньше. Зато росла невидимая часть, и Оля старательно ела невидимую еду, наклоняясь к тарелке, боясь просыпать, вытирала губы, жевала и в конце тщательно сгребала остатки вилкой и отправляла в рот заключительную порцию.
В мокро-снежный понедельник 7 февраля 1983 года она в очередной раз села за стол. Из кухни с блюдом в руках вышел Бурмистров. На блюде лежала только одна серебряная лопаточка, которой он обычно перекладывал пищу с блюда на Олину тарелку. Поставив блюдо на край стола, Бурмистров осторожно стал перекладывать невидимую еду на тарелку Оле.
'К этому все шло, - подумала она и улыбнулась. - Но мне положена надбавка за артистизм'.
Бурмистров ушел с блюдом и вернулся с подушкой.
Оля посмотрела в пустую тарелку.
