отзывая его в сторону,- а может, правда, был отблеск?
- Да бросьте вы, шеф, если он хватил как следует, то для него все небо в огнях было, просто наше внимание отвлекает. Тут другое интересно, я ночью два раза просыпался, Бартанг на кого-то лаял. Пойдемте посмотрим? А?
- Ну что ж, пойдем.
И мы, взяв ружья, отправились. За километр от озера на вершине холма мы действительно обнаружили какие-то следы. Как будто пришли два человека, долго стояли на вершине холма, куда ушли - неизвестно.
Ночью был снег, а сейчас он стаял и земля раскисла, потому ничего толком нельзя было разобрать. Ни какие это следы, ни когда они появились, ни куда вели?
К обеду с базы приехал Сережа. И кстати - продукты у нас кончились. Но мешки, привезенные Сережей, оказались набитыми почти целиком почтой. Причем вся корреспонденция была адресована Кире.
- Что это? - спросил я Сережу,- ты что привез?
- Да откуда я знаю, на базе дали, сказали - вези, срочная почта.
- Ну почта почтой, а что мы есть будем? Почту? И что это? Откуда?
В единственном письме, прибывшем на мое имя от одного приятеля, сообщалось, что портрет Киры пользуется громадным успехом. Значит, письма Кире были от заочных поклонников.
...Снегопады, то переставая, то начинаясь сызнова, продолжались три дня.
Мы ничего не делали, сидели в палатках и злились. Единственным развлечением были джазы, которые ловил Вася. Особенно он любил джаз, передававшийся из Сингапура. Дима утверждал, что в состав этого джаза входили - один скрипач, десять контрабасов, один пиротехник для взрывов и один ветеринар для ржания.
Сатанда и Джемогул появились только на третью ночь, мокрые и замерзшие, ведь снегопад продолжался, вся долина раскисла, и реки вздулись. По дороге в темноте лошадь Сатанды несколько раз падала, так что он промок и расшибся. Джемогул, которого я спросил об отблеске, сказал, что видел и показал на запад - северо-запад. Когда же я обратился с этим вопросом к Сатанде, то он показал на север. На обратном пути уже в темноте они видели вдалеке двух людей. Кто же это?
На следующий день у Сатанды был жар, он сильно простыл. Несмотря на это, он вместе с Джемогулом ходил на прогулку и вернулся совершенно больным. Я уложил его в спальный мешок, развел в кружке спирт, дал шесть таблеток сульфидина. Сначала он сильно сопротивлялся, но когда я сказал, что если он не будет слушаться, то через три дня помрет, он выпил и заснул. Поздно вечером я еще дал ему сульфидину, ночью еще раз, так что к утру ему стало легче.
Следующий день был туманен, снег то начинал идти, то таял.
Димку я послал на разведку посмотреть, нет ли следов тех людей. Вернулся он поздно сияющий и показал металлическую пластинку с отверстием на одном конце. К этому отверстию на цепочке был прикреплен старинный флакон. В таких флаконах у киргизов нередко хранился нюхательный табак, порох, иногда лекарства. Я глянул и обомлел - пайцза. Точно такую же я когда-то видел у Смурова. Теперь мы могли рассмотреть ее как следует.
- Где ты ее взял? - спросил я у Димы.
- Да вот ехал, на той стороне реки гляжу - блестит! Слез - пайцза!
- Интересно, как она очутилась там, кто ее потерял?
- А кто же ее знает! Снег! Ничего не видно. Снег.
- А если сейчас поехать поискать?
- Да как сказать. Вот ведь темнеет. А подъедешь - совсем ночь будет.
Мы показали пайцзу Джемогулу, он сказал, что вот такая же когда-то была у него. На наш вопрос, откуда она могла взяться - ничего ответить не мог. Вечером из мокрой темноты материализовался Рыбников. Мы услышали чавкающие шаги, потом кто-то всунул в палатку сильно промокший рюкзак, потом влез не менее мокрый Рыбников.
Мы с Димкой и Рыбниковым долго рассматривали пайцзу - небольшую металлическую пластинку, длиною сантиметров двадцать и шириной пять. Вызывала удивление прочность ее металла, краем пайцзы Димка царапал стекло, ножи. Металл был какой-то светлый и ни малейшей ржавчины, никаких следов окисления.
Верхняя часть пайцзы занята барельефом - женщина как бы устремленная в полете. Сделана фигура прекрасно. Было в ней что-то удивительное, юное, легкое... кто же эта юная богиня? Если ее считать античной, то это не Венера, не Диана, не Паллада, это скорее Психея.
Вверху над этой девушкой проступали контуры мужской головы. Глаза смотрели сверху на женщину. Это лицо, строгое и внимательное, казалось странно знакомым. Точно я знал и встречал этого человека.
Внизу под женской фигурой шли в два ряда квадратики, как на плитке шоколада. На двух верхних - какие-то шарики разной величины, нечто вроде рисунка атома. Причем, от одного из шариков на левом рисунке к другому на правом шла стрела. Ниже слева в верхнем квадратике было изображено четыре одинаковых человечка, в руках они держали какие-то орудия. Ниже, тоже слева, были изображены опять четыре человечка, причем, трое из них кланялись четвертому. Эти трое держали орудия, у одного был молот, у другого лопата, у третьего книга, четвертый же человечек, перед которым они преклонялись, держал в руках меч. Еще ниже, тоже слева на квадратиках, были изображены человечки не в одежде, а в шкурах. В руках у одного из них была дубина, у другого топор, у третьего лук. Последний нижний левый квадратик изображал мохнатых человечков или, скорее, обезьян. Они не имели орудий.
На правом ряду квадратиков рисунки были только на двух вверху. На верхнем был точно такой же рисунок, как на третьем левом, т. е. люди, одетые в шкуры, с палками и луками. Под ним был квадратик, изображавший обезьян.
Мы долго сидели, рассматривали, но мало понимали. Единственное, что можно было понять - это то, что тут вкратце излагалась история неловечества: обезьяна, первобытный человек с каменным орудием, затем эпоха рабства, угнетение человека человеком, неясно какое - рабовладельческое, феодальное, капиталистическое и, наконец, последний верхний квадратик - эпоха равенства.
- Так? - спросил меня Дима, когда мы совместно разрабатывали этот подтекст к рисункам.
- Так? А может быть не так вовсе? Ну хорошо, слева так, а справа? Справа только обезьяны и каменный век, первобытные люди.
Почему? Где?
Возможно ли, чтобы первобытные люди жили одновременно с современными людьми? Например, у нас в Союзе, где уже достигнуто социальное равенство, а рядом где-то каменный век? Ерунда! Бок о бок они жить не могли! Да и кроме того, пайцза была изготовлена, как известно, задолго до революции, когда еще нигде не было страны социального равенства. Затем, что обозначает эта летящая девушка, кого, какую богиню она изображает, чье мужское лицо над ней? На пайцзах Чингиз-хана были и тигры, и соколы, и другие животные. Пайцза служила символом власти, как бы удостоверением. И по стилю рисунка на пайцзах Чингиз-хана было ясно видно, кто и когда ее делал. Эта же пайцза не имела ни своей национальности, ни эпохи.
Да, поздно разошлись мы в эту ночь. Конечно, хорошо, что мы нашли пайцзу, но мало что поняли. И что хотел сказать Смуров, когда говорил, что все на пайцзе правильно. Какое отношение к капищу имела пайцза?
Это было непонятно.
Кроме того, было неясно, откуда она взялась? Кто потерял ее? Может быть, ее потерял Сатанда? А может, те двое, что бродят рядом? А может, еще кто-нибудь?
Утром я отправил Димку искать то место, где он нашел пайцзу. Нет ли там каких-либо следов?
Утро было ясное, солнце быстро схлебывало снег.
Я долго стоял, глядя вслед Диме, вертя в руках пайцзу и привязанный к ней флакон. Флакон был пустой, но когда я открыл его, мне показалось, что над пробочкой, которая быстро высыхала, появился едва заметный синеватый отблеск, что-то вроде слабенького спиртового пламени.
Что такое? Я приложил к руке пробку.
Какой-то ледяной огонь прошел по руке. Необычное блаженство охватило меня. И далекие горы стали ближе, и яснее слышался звон далекого ручья. Все, все хорошо! Все, все прекрасно!
Это было, как минутное наваждение. Но счастливое настроение, внезапно охватившее меня, пронеслось вместе с ветром, высушившим пробку и руку. Ушло вдаль, оставив в душе воспоминание радости. Сколько это длилось? Минуту? Пять минут? Больше? Не знаю. Но оно прошло, не оставив следа. А когда я вгляделся как следует в пробку, то увидел, что над ней нет никакого огня и в бутылке сухо.
Сатанда проснулся поздно. Температура у него спала, но я заставил его съесть еще сульфидина и не позволил вылезать из спального мешка. Накормил его, а затем показал ему пайцзу. Сатанда сразу встрепенулся, схватив ее в руки.
- Откуда у тебя это? - спросил он.
Я рассказал.
- Слушай,- спросил я,- откуда она могла там взяться, чья она? Кто мог потерять?
Сатанда, задумавшись, молчал.
- Ты не думаешь,- тихо сказал я ему,- что она могла быть у Джемогула, что он мог ее потерять, когда с тобой ехал?
- Нет,- сразу отвечал Сатанда. Нет! - и отдал ее мне.
До обеда Сатанда лежал в мешке. Он чувствовал себя плохо. Лицо его пожелтело, а главное - руки. Они прыгали, тряслись. Когда я принес ему поесть, он, убедившись, что кругом никого нет, сказал:
- Начальник, холодно, трясет, налей еще,- и помолчав, тихо: - плохо мне.
Я видел, что ему плохо, его всего колотило, но, с другой стороны, я боялся держать его долго под действием спирта, ведь здесь было высоко, могло сдать сердце.
- Может быть, до вечера подождем? - сказал я, щупая ему лоб. Лоб был холодный.
Он не ответил.
Я пошел к себе, в палатку, налил больше полкружки спирта и, стараясь, чтобы никто не видел, принес ему.
'Как все-таки скрутило этого фанатика,- подумал я,- сам не стыдится просить выпить'. И мне стало его здорово жаль, ему действительно приходилось туго.
В этот день я отправил
