продолжал свои занятия за большой военной картой.
Жорж вышел из большого дядиного кабинета, прошел большую залу и остановился на пороге гостиной, слабо освещенной матовым светом лампы.
За большим круглым столом, на диване, сидела за работой красивая, пышная брюнетка лет тридцати, в изящном сером шелковом платье. Она подняла глаза и приветливо улыбнулась. Жорж быстро прошел по ковру в поцеловал протянутую ему выхоленную белую руку, сияющую кольцами, с розовыми, красиво отточенными ногтями.
- Здравствуй, Жорж. Ну что, мы привыкли?
- Ничего, тетенька, привык! - несколько робея говорил Жорж, повертывая во все стороны свою каску.
- Не называй меня тетенькой, Жорж, а просто: ma tante. Да что ты вертишь все свою каску? Вертеть не надо, мой милый! Ты не сердись, а я возьму тебя в руки и из такого красавца, как ты, сделаю образцового молодого человека. Хочешь? - говорила тетка, строго улыбаясь своими большими синими глазами.
- Хочу, ma tante...
- И прекрасно... А теперь покажите нам свои лапки?
Жорж, конфузясь, протянул свои руки.
- Руки у нас прелестные, но ими надо, мой милый, заниматься. Во-первых, мыть их чаще, а во-вторых, чистить ногти. Нельзя же, дружок, ходить с грязными руками... ты не мужик! Ступай ко мне в комнату, вымой их и потом приходи.
Жорж, краснея от стыда и досады, пошел в теткину комнату, вымыл руки, подстриг ногти, тщательно вычистив их, и, вернувшись в гостиную, показал свои чистые руки.
- Теперь наши прелестные лапки в порядке. Разве вихор твой кудрявый поправить? - Она осторожно пригладила вихор. - Вот мы и молодцами! Теперь садись и рассказывай, как ты провел свою первую неделю.
Воспоминание об этой неделе с утра терзало Жоржа. Это была ужасная неделя. Его там два раза побили, подняли на смех, дразнили 'крымским баранчиком', и когда он попробовал драться, то ему задали такую встрепку, что, при воспоминании о ней, Жоржа охватило чувство злобы и горя.
Он начал было рассказ, но вдруг судорога сдавила горло и слезы подступили к глазам. Несмотря на сильное его желание не разреветься перед блестящей тетенькой, в этой изящной гостиной, он не мог удержать слез и быстро утирал их платком, стараясь заглушить судорожные всхлипывания.
- Что с тобой? Что ты, милый мальчик? - мягким, но безучастным голосом спросила тетка, подымая от вышивания глаза на Жоржа. - Подойди ко мне!
Жорж осторожно подошел.
- Расскажи о твоем горе... расскажи тетке! - продолжала она, протягивая Жоржу руку осторожным движением, как бы боясь подпустить его поближе, чтобы он не смял и не закапал слезами ее изящного платья. - Жаль maman!.. Ты ведь ее баловнем был? Не плачь, мой милый! Я тебе заменю maman, хочешь? - задала она вопрос уверенным тоном, что вполне осчастливила мальчика предложением заменить maman.
- Хочу... ma tante!
- Ну, и плакать нечего... Не все же тебе сидеть в вашем С... Такой большой молодой человек и плачет!.. Стыдно... Глаза раскраснеются... Вытри слезы... вот так! Это у тебя казенная тряпочка? - брезгливо дотронулась она ноготком мизинца до платка Жоржа.
- Казенная...
- Скверные платки! Я тебе сделаю дюжину батистовых, когда будешь приходить к нам, бери их, а пока возьми мой и утри свои хорошенькие глазки. Твоя maman давно мне о них писала... Ну, перестань же... Экий ты нервный какой... Посмотри на меня! Ну? Можем мы улыбнуться? - говорила тетушка, слегка трепля Жоржа по щеке.
Но Жорж, хотя и вытер слезы, но не улыбался.
- Ну, теперь садись... Нельзя же, мой милый, быть таким нытиком!
Жоржа сердило обращение этой 'гордой тетки', как он мысленно уже окрестил ее, и он решил не выдавать своего горя и не рассказывать о своих несчастьях прошлой недели. Ему хотелось как можно скорей доказать ей, что он вовсе не несчастный мальчик с грязными руками, каким она его считает, а взрослый, рассудительный молодой человек, который, если на то пошло, сумеет скрыть свои страдания и может вести такой разговор, как и тот адъютант, который так поразил его еще дома.
'И что, в самом деле, она себе воображает? Думает, что красивая да что брильянты на руках, так и важничает? Я ей покажу, каков я... Пусть она узнает и не думает, что я все верчу каской и не имею порядочных манер!'
Так размышлял Жорж, не без злого огонька в темных глазах, поглядывая исподлобья на тонкие тетушкины пальцы, которыми она быстро перебирала шелковинки.
- О чем это мы задумались... о maman?
- Нет, ma tante... Я сейчас вспомнил о Несветове, - как бы готовясь в бой, с нервною резкостью в голосе, ответил Жорж.
- Это какой Несветов... адъютант и красавец?..
- Да, ma tante, адъютант. Мы с ним были очень дружны! - вдруг солгал Жорж, желая поразить тетку. - Он очень порядочный человек...
- Он у вас часто бывал? - заметила тетка, с улыбкой вглядываясь в Жоржа.
- Почти каждый день.
- Вот как? За кем же он ухаживал? За которой из твоих сестер, за Anette или за Barbe?
- Кажется, Варя с ним больше кокетничала, ma tante! - засмеялся Жорж.
- А ты разве понимаешь, как кокетничают? - любопытно усмехнулась тетушка, начиная слушать племянника с большим интересом. - Что, разве она хороша, твоя Варя?..
- Все находили, что очень, и что она на вас похожа, ma tante! Но... но вы лучше, - слегка краснея, тихо промолвил Жорж.
Довольная улыбка мгновенно скользнула в синих строгих глазах тетки. Жорж отлично это заметил и понял впечатление своих слов, хотя тетка сделала серьезную мину и, поправляя грациозным движением руки свою прическу, строго проговорила:
- А мы уже выучились говорить глупости?
- Разве говорить правду значит говорить глупости, ma tante? - спросил Жорж тоном наивного ребенка.
Она еще строже взглянула на Жоржа, но он не опустил под этим строгим взглядом своих больших черных глаз. Улыбаясь ими, он с наивной смелостью глядел ей прямо в лицо. Так прошло несколько секунд. Жорж видел, как сперва покраснели ее уши, как яркий румянец, пробиваясь сквозь тонкую, белую кожу щек, подступал к самым глазам. Она отвернула сердито глаза, точно изумляясь, что глупый мальчик мог заставить ее покраснеть, резким движением схватила со стола моток шелку и, подавая его Жоржу, не глядя ему в глаза, сказала:
- Лучше помоги мне распутать шелк, гадкий мальчишка!
Хотя слова эти были произнесены тем же строгим тоном, но Жорж очень хорошо уловил значение их и понял, что она не считала его теперь 'гадким мальчишкой', и торжествовал, что показал себя 'этой гордячке' с такой хорошей стороны.
В десять часов собрались гости: три дамы и несколько молодых людей. Сидя поодаль в кресле, Жорж жадно ловил прелесть французской болтовни, неподражаемую пикантность светской сплетни и, пожирая глазами веселых, находчивых дам и красивых, ловких, изящных молодых людей, напомнивших ему блестящего адъютанта, которые так свободно и остроумно говорили о танцовщицах, рысаках и княгинях, он чувствовал какое-то блаженство гордости, что мог ощущать прелесть этой полутемной гостиной, этих душистых дам и кавалеров, этого неуловимого аромата комнаты, щекотавшего его нервы.
Дядя сенатор вошел в гостиную, поправляя очки, сказал всем по ласковому слову и, как-то кисло морщась, извинился, что занятия мешают удовольствию быть с гостями подольше. Жорж заметил, что при входе дяди все как будто присмирели, подтянулись, стали говорить тише... Разговор перешел на войну... Грустно покачивая головой, дядя рассказывал одному адъютанту о последнем сражении.
