libitum[10]. Ни я, ни вы, благосклонный читатель, не принимали непосредственного участия в этом деле, и, следовательно, нам оставалось принять этот факт, как свершившийся, и посоветовать нашим женам я сестрам щипать корпию в ожидании моря крови, которое должно было пролиться на Балканском полуострове и отозваться морем слез на родине.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
В этот самый день, в девять часов утра, Венецкий являлся к начальству. Толстый, плешивый артиллерийский генерал объявил ему, весело улыбаясь, что ему выпала честь ехать в действующую армию, так как там нужны дельные и образованные офицеры.
Объявляя молодому офицеру это назначение, генерал, разумеется, ожидал, что офицер просияет от той чести, которая ему выпала на долю, но, к некоторому изумлению генерала, на лице Венецкого не отразилось особенного сияния при этом известии. Он как-то сосредоточенно разглядывал пухлое, краснощекое лицо, курносый, приплюснутый нос и маленькие заплывшие глаза генерала, и когда генерал окончил свою речь, он поклонился и произнес:
— Слушаю, ваше высокопревосходительство!
— Надеюсь, рады, молодой человек? — продолжал генерал, весело улыбаясь маленькими глазками.
И, полагая, что молодой человек робеет, а потому и не обнаруживает чувств перед начальством, генерал шутливо ткнул толстым коротким пальцем Венецкого и, усмехнувшись, заметил:
— Рветесь?.. Георгия хочется получить сюда… а? — прибавил он, фамильярно трепля Венецкого по груди.
Венецкий молча поклонился опять.
Генерал бросил взгляд на офицера, повел бровями, отошел шаг назад и совсем уже серьезно спросил:
— Фамилия?
— Венецкий, ваше высокопревосходительство!
— Православный?
— Точно так-с.
— Из какой губернии?
— Из Черниговской.
— Полковника Венецкого сын?
— Точно так-с.
— Гм… Ну, очень рад… очень рад… Знавал покойного отца… Надеюсь, что ты сумеешь поддержать честь русского имени… и если придется умереть, умрешь, как лихой артиллерист…
И, не дожидаясь ответа, генерал сказал:
— Ну, с богом… Через три дня поезжай… Надеюсь увидеть тебя целым и невредимым… А матушку Русь не посрамим! — прибавил вдруг генерал дрожащим голосом, и маленькие его глазки заслезились. — Не посрамим! — повторил он, обнимая Венецкого и троекратно целуя его в губы.
Для Венецкого это назначение не было новостью. Три дня тому назад его призывали в департамент и объявили ему, что он назначен в действующую армию. Он принял это известие с обычною улыбкой на лице и не выразил ни радости, ни печали… Он в тот же день был у старика Чепелева и намекнул ему, что ему очень бы хотелось проститься с Еленой. Старик сперва наотрез отказал, но потом согласился…
— Уж как-нибудь, братец, устроим. Ты приходи денька через три. Уж делать нечего… Проститесь… Ведь на войну идешь. Эх, я стар стал, а то бы сам дернул. Ну, да долго вы там не будете, надеюсь. К лету в Царьграде. Оттуда напиши мне письмо…
Откланявшись начальству, Венецкий поехал к Неручному объявить ему о своем положении. Он застал приятеля за укладкой чемоданов. Матрена то и дело утирала слезы и сквозь слезы ворчала, чтобы Неручный не растерял белья.
— Венецкий… здорово! — произнес, поднимая голову, Неручный. — Видите, у нас какие дела. На войну еду, приказывают как можно скорей.
— И я тоже еду… сейчас от начальства.
— Так и вы не ушли от войны?..
— Что делать!.. — промолвил Венецкий.
Приятели сговорились ехать вместе.
— И отлично… Вот, Матренушка, и попутчик есть, а вы сокрушаетесь все. Знаете ли, Венецкий, Матрена пресерьезно просилась ехать со мной… Говорит, что за бельем некому будет присматривать.
— Вы все смеетесь. Конечно, поехала бы. Что мне здесь-то делать? Еще вас, пожалуй, убьют!.. — проговорила старуха, упирая передником слезы.
— Нашего брата не убивают, Матрена. Полно выть. Мы более от тифа сокращаемся. Да не войте, Матрена! Рано. За квартирой посмотрите! Привык к ней! — усмехнулся Неручный, обращаясь к Венецкому.
В это время соседняя кухарка прибежала в квартиру доктора и объявила, что манифест вышел насчет войны.
— Ну, вот и началась, значит, нашему брату работа! — как-то грустно заметил Неручный. — Знаете ли что, Венецкий! — проговорил доктор, наклоняясь к приятелю. — Сдается мне, что не вернуться мне оттуда… Бывают такие предчувствия!
Венецкий взглянул на доктора.
Лицо его было печально, и какая-то грустная улыбка играла на губах.
— Полноте, Неручный, что за вздор!..
— И сам знаю, что вздор, а подите ж! Вот и Матрена все воет, словно пугач над домом… Вы знаете ведь поверье у нас в Малороссии?
— Мало ли поверий!
— Славная старуха эта! — проговорил с чувством Неручный, мотнув головой на Матрену, усердно укладывавшую белье. — За мною как за родным сыном смотрит… Пять лет вот не расставались, а теперь придется… И она одинока, и я одинок. Вот и сошлись! — печально усмехнулся Неручный. — Она еще призревала, когда я студентом был и нанимал у нее комнату в Дункином переулке… Бывало, ни денег, ни чаю, ни сахару, а она как будто не знает ничего этого и предложит чайку да пообедать вместе с ней… И так это деликатно, так просто… Откуда она только этой тонины набралась?.. Тоже, видно, от сиротства… Эк, опять завыла!.. Нервы только расстраивает… Лучше стану укладываться! — проговорил доктор, как-то нервно принимаясь за прерванную работу.
Венецкий стал прощаться.
— Вечер сегодня свободны? — спрашивал доктор.
— Нет, обещал одной старой знакомой Распольевой. На днях встретила барыня и пристала, чтобы сегодня непременно к ним. У них журфикс[11]. Слово взяла. Должно быть, сегодня соберется много народу… Муж — важный чиновник. Вагоны устраивает для раненых теперь…
— Слышал… Ну, все равно, приезжайте этак часу во втором, что ли, к Палкину. Побеседуем и выпьем вместе, а?..
Неручный как-то особенно настойчиво просил Венецкого приехать, и Венецкий дал слово.
— И сам дивлюсь, что со мной делается, а если бы вы знали, Венецкий, как мне не хочется ехать туда! — снова заговорил Неручный, провожая приятеля. — А вы как?
— Я… Да, право, ничего особенного…
— А мне не хочется… Очень не хочется!.. — уныло прошептал доктор.
— Послушайте, Неручный, вам ведь можно… Откажитесь… — проговорил Венецкий и сам почему-то вспыхнул.
— За кого вы меня, юноша, принимаете? — серьезно проговорил Неручный. — Люди будут гибнуть, как собаки, а я буду лежать здесь и плевать в потолок, только потому, что у меня предчувствия скверные… Это, как говорит Матрена, даже довольно глупо! — засмеялся Неручный, пожимая Венецкому руку.
— Смотрите же, не надуйте. Приходите! — окликнул он еще раз приятеля на лестнице. — У Распольевых до часу довольно наскучаетесь. Верно, там будут предаваться патриотическим восторгам да
