происходило между той первой встречей и днем, когда он мигнул к Ревело. Но к тому времени он уже знал ответ.
Начало на Земле, пустячное дельце на Ревело и возвращение. Если бы это было все, Диминга впутывать не стали бы. С этим мог справиться и тот безымянный коренастый тип, и даже сам старик. Однако были определенные тонкости.
Диминг прошел две бесконечные тренировки. Получил новую катушку, его дело было только включить ее в схему корабля. Да только корабль был спрятан далеко от Земли. Ну хорошо, допустим, корабль есть. Остается только сунуть путевой жетон Ревело в автопилот и нажать кнопку.
Да только жетона Ревело у него не было. И ни у кого такого жетона не было. Да и знали, где он находится, лишь немногие. Конечно же, такой жетон существовал. В архивах Астро-Сити на планете Ибо. Придется добывать этот жетон. Архив...
Архив располагался в здании штаба Ангелов.
Итак, если у него будет корабль и жетон, и если Рокхард был прав, что новая катушка будет действовать как надо и не только перенесет его сквозь поле смерти, но и обратно, и если все это повезет провернуть, не привлекши внимания Ангелов (Рокхард считал, что они наверняка насторожились, когда Дон обернул поле), то новая модель, не влияющая на поле и не нарушающая его, должна обеспечить Димингу возможность проникнуть на Ревело и - уже с Дональдом - убраться оттуда, не приведя в действие тревожную сигнализацию, если такая имеется. Значит, если бы в течение некоторого неопределенного времени Ангелы действовали в соответствии с первоначальной информацией, что на планете появился один корабль и ни один ее не покинул, и если бы Диминг возвратился счастливо, а Рокхард правильно понял известие от сына и после всего отдал обещанное, то получилось бы весьма неплохое дело. А кроме того, еще кое-что такое, на что только такой человек, как Диминг, имеет право.
Итак, были эти две долгие обстоятельные беседы с Рокхардом и его заместителем по науке Полингом (из рассуждений последнего Диминг понимал едва одно слово из десяти) и поспешное возвращение в собственное жилище, где он написал соответствующие письма управляющему отелем, где работал, администрации дома, в оптовый потребительский распределитель, в ремонтную контору, в службу связи, и так далее, и так далее, не исключая определенных действий, связанных с пересылкой часиков старой козы в определенное место, где это наилучшим образом окупится, а также оплаты счетов за алкоголь, одежду и гараж, и, и, и... ('Пчелка целый день трудилась, оттого ума лишилась', - мурлыкал он бессознательно, занимаясь всеми этими делами, которые должны были убедить окружающий человеческий муравейник, что незачем беспокоиться, ничего особенного здесь не происходит, честное слово). Когда это было уже позади, все было готово к тому, чтобы через неделю-другую вернуться к нормальной жизни, а если нет, то была наготове другая пачка писем на предприятия, службам и бюро услуг с уведомлением о небольшой задержке и объясняющих следующие две недели отсутствия, а потом еще порция, оповещающая о том, что он занят на планете Синемаело где-то в Крабовидной туманности, и наконец открытка бармену привет, Джо! - которая будет отправлена под конец второго года. Если она вообще попадет на почту, то придет через полтора года после его кончины. Когда-то он трусил, но теперь, сочиняя эти послания, чувствовал, как мороз продирает по коже.
Пришел день (неужели только четыре дня назад он собирался с часами к скупщику краденого и услыхал стук в дверь?) отъезда. Рокхард пожал ему руку, и Диминг опять ощутил теплое прикосновение и увидел в холодных глазах старика что-то, что можно было назвать только мольбой. Если бы этот взгляд можно было облечь в слова, как бы они прозвучали? 'Спаси мне моего мальчика'? Или: 'Не обмани меня'? Или, может: 'Верь мне, чтобы никогда во мне не усомнился!'? Или еще: 'Ты вылеплен из той же глины, что и я, парень, - издание подешевле, но из той же, поэтому... держись, если что!'? Передал ему деньги, - столько денег у Диминга не было с той ночи, когда он за покером сорвал банк, правда, потом спустил все типу, который выиграл следующую сдачу. Но на этот раз это были деньги только на мелкие расходы, сумма, даже не упоминавшаяся в их соглашении. Рокхард, видно, и не подозревал, как близок к тому, чтобы потерять нанятого им человека как раз из-за размеров этой 'мелочи на карманные расходу'. А может, как раз подозревал. Потому что с той самой минуты проще было Димингу избавиться от собственной тени, чем от коренастого своего знакомца - человека Рокхарда.
И разве отправился он в путь, развалясь на мягких подушках роскошного лимузина, взирая на толпу друзей, на машущих вслед платочками из окон соседей? Черта с два. Вывезли в кузове продовольственного фургона и доставили во двор незнакомого дома. Ни слова не говоря, отвели в какое-то помещение, затолкали в скафандр и втиснули в ящик не просторнее бельевой корзины и притом округлый до боли в спине, - потому что поперечник его был на две ладони меньше, чем его рост, так что он никак не мог толком распрямиться. Начали приваривать крышку; и только тут он обнаружил, что позволяющая не выходить по нужде трубка никак не желает поворачиваться на ту самую четверть оборота, которая открывает дорогу в регенератор. Он убил почти всю ночь на то, чтобы стиснуть ее ягодицами, которые явно оказались мало приспособленными для хватания, а с течением времени к тому же все настойчивей стали домогаться исполнений своих потребностей, что - в этом он мог бы поклясться - превосходило его возможности. К счастью, оказался неправ: методом 'мелких шажков' ему удалось наконец открыть сток, после чего долго лежал, мокрый как мышь - причем вспотел не только от усталости, но и от облегчения. А потом через его узилище протекло больше времени, чем в такой тесноте могло поместиться, когда делать было более нечего как размышлять.
Вот он и размышлял - снова и снова - о том, что, собственно, тюрьма эта не слишком стесняет и угнетает его, потому что к чему-то подобному был он, пожалуй, приспособлен. В конце концов, сколько лет он прозябал в своей дыре в отеле, и там было немногим просторней, чем в этой консервной банке. Его появления в образе Джимми Молнии подчинялись таким же ограничениям: нехватка времени и отсутствие соответствующих к тому же целей из-за вездесущих Ангелов с их добрыми, мудрыми физиономиями и снисходительностью - провалиться им всем в ад! Никого из них, якобы, нельзя убить, однако он много дал бы, чтобы заполучить одного такого под рождество и испытать на нем кое-какие методы, скажем, до лета. Это они в большей, чем кто другой, степени закрыли для него небо, так что приходилось ходить вечно с низко опущенной головой. Он попытался представить, как бы это выглядело, если его собственное небо позволило высоко подпрыгнуть и выругаться так, чтобы все слышали, - а прострел вам в поясницу! - однако мечты были так далеки от реальности, что он вернулся к стесненной мысли, что ему здесь не так уж и тесно; и так он кружился в замкнутом кольце испытаний и постижений под запертым небом. Черт бы подрал всех этих могучих и добрых Ангелов, - а интересно, кабы вправду? Но как он ни пытался представить себе это, здесь, взаперти, это было непредставимо.
А потом он заснул, а еще позднее поверхность, на которой он лежал, затряслась и накренилась, - и, представьте себе, - это было только следующее утро.
Он включил свой проникоскоп и стал с нетерпением дожидаться, пока псевдожесткое излучение прибора протолкается сквозь бериллиевую оболочку корпуса и изображение станет контрастным. Его узилище подняли краном и поставили на приземистую транспортную платформу, и едва груз на нее опустился, платформа отправилась в путь. С громыханием платформа вкатилась на стартовую плиту, где дожидался уже корабль, брюхом на бетоне, словно бескрылое насекомое, опирающееся на шесть членистых лап; одна лапа была без стопы, и поэтому ее поддерживал на весу высокий подъемник, будто конюх, поддерживающий копыто коня в ожидании, пока второй воротится с целительным бальзамом.
Платформа подъехала под ногу, и Диминг даже зажмурился - такой поднялся наверху грохот и скрежет, когда его саркофаг принялись прикреплять к посадочной опоре, чтобы он стал ее частью. Потом ненадолго наступила тишина, покуда убирались прочь монтажники и их подручные, задраивались наглухо шлюзы и люки, а экипаж занимал свои посты. Где-то раздался свист: Диминг услыхал его по радио своего скафандра, передавшее этот звук с интеркома, а тот в свою очередь с наружного микрофона на панцире корабля. Свист умолк, и вместо него раскатилось громоподобное мурлыканье распрямляющихся опор - они поднимали корабль с земли, чтобы главную часть захваченной мигополем земной материи составлял воздух.
А потом без предупреждения Земля исчезла, и корабль очутился в целых световых годах от посадочной площадки еще прежде, чем грохот охлопывающегося внутрь пространства перетряхнул кишки. Желудок у Диминга подскочил к горлу, однако через минуту тяготение вернулось, а с ним и изображение в проникоскопе: серо-зеленая равнина, несколько цилиндрических бараков на ней и шесть посадочных площадок.
