будет исходить от вас, то они во всем станут винить меня. — Паркер повернулся к Бегли: — Я хочу, чтобы ты шепнул словечко каждому, кто сюда будет заглядывать. Сейчас самое время потрясти синдикат.
— Это необходимо тебе? — потребовал ответа Жако. — Чего ради я должен делать что-то для тебя, Паркер?
— Нет, не для меня. Мне не нужно с вас никакого навара. Я просто распространяю слушок. Вот ты скажи: знаешь ли какую-нибудь операцию синдиката, на которую было бы нетрудно наложить лапу?
Жако засмеялся.
— Да с полдюжины! — уверил он. — Они отстегивают закону и полагают — это все, что от них требуется.
— Ну вот, значит, тебе и карты в руки, только и всего!
— Но это ведь и тебе будет на руку, Паркер?
— И что с того? Жако пожал плечами:
— Я обдумаю все это.
— Я же шепну словцо, Паркер, — пообещал Бегли. — Можешь положиться на меня.
— Хорошо!
— Им следовало бы заплатить тебе первым делом, как то и обещал Бронсон. Это же были твои кровные денежки. Вмешался Жако:
— Может быть, у них на сей счет иное мнение?
— Да, но они здорово ошибаются! — заявил Паркер и поднялся. И, обращаясь к Бегли, добавил: — Увижу тебя через две недели.
— Окей! — Бегли проводил его до двери. — Пара ребят, которых ты знаешь, находится здесь, наверху. Хочешь сказать им “привет”?
— Нет времени. Скажи словцо и о моем новом лице... только не забудь, ладно?
— Все будет путем!
Паркер опять отправился к своему “олдсу”. А Бегли стоял на крыльце, пристально глядя на то, как он отъезжал. Паркер повел машину к шоссе и опять направился к северу, пересекая Иллинойс, и добрался аж до Канкаки, прежде чем остановился на ночь в мотеле. Он написал за ночь с полдюжины писем. Такая рутина сопровождала его на всем пути следования сюда от Джорджии. Сначала остановка, чтобы увидеться с одним или двумя людьми по пути, а по ночам писание писем тем, кто находился слишком далеко, дабы известить их, что он собирается нанести им визит. Паркер сочинил уже около тридцати посланий и навестил семерых. Если хотя бы треть из них ухватится за предлагаемый шанс, то и этого будет вполне достаточное. Скоро мафии придётся несладко.
Глава 3
Там, возле входа, висела огромная афиша в раме. На нем какой-то тип с черными волнистыми волосами улыбался поверх галстука-бабочки. Его глаза были скопированы у Теда Бара. Ниже бабочки шла надпись: “Ронни Рэнделл и его пианино — каждую ночь”. Над входом огромными серебряными буквами на черном фоне сверкала надпись-вывеска:
“Три короля”. На стекле левой створки входной двери было намалевано: “Никаких ограблений — кроме уик-эндов”, а на правой красовалась афиша: “Сэлл и его джаз — каждую пятницу, субботу и воскресенье”. Само здание, скрытое за всей этой информацией, было низким и приземистым и выстроенным из бетонных блоков, выкрашенных в бледно-голубой цвет. Окошки-амбразуры, пересекая фасад, справа от входа уходили за угол, отсвечивая янтарным светом от ламп, горевших на стойках баров, делая само здание чем-то похожим на аквариум, особенно теперь, среди ночи. Паркер проехал мимо клуба дважды очень медленно, а затем припарковал машину за полквартала от него, в темноте боковой улочки.
Эта часть Бруклина представляла собой район плотной застройки из двухэтажных домов, который широкой диагональю пересекало шоссе Кингс-Хайвей. По сторонам шоссе лепились закусочные, бары, небольшие склады и стоянки подержанных машин. На углу, где располагался клуб “Три короля”, скрещивались две улицы, и шоссе Кингс-Хайвей врезалось в перекресток под углом сорок пять градусов, оставляя открытой большую плешь посередине, которую подпитывала темнота с шести направлений, и только слегка по краям освещали огни проходящих мимо машин в потоке дорожного движения. Уличные огни тоже отстояли слишком далеко, чтобы осветить эту плешь, и она оставалась открытой, пустой и черной.
Одиннадцать часов. Ночь на четверг. Темнота окружала плешь на пересечении улиц и шоссе со всех сторон, и только перед фасадом “Трех королей” растекалось широкое, похожее на большую лужу пятно света. Вверх и вниз по Кингс-Хайвей в отдалении переливались всеми цветами оазисы неона, находящиеся на перекрестке улицы оставались темными и пустынными.
Паркер оставил “олдс” на стоянке, где впереди было еще предостаточно свободного места, так что он свободно мог вывести машину, не сдавая задом и не лавируя, и пошел к плеши на пересечении улиц и скоростного шоссе. Ноябрь уже подходил к концу, и Бруклин благодаря близости гавани был пронизан холодом, пропитанным к тому же сыростью. Влажный промозглый воздух губительно действовал на бронхи и легкие, загоняя людей под крыши. Дыхание Паркера клубилось облачком вокруг его рта, пока он вышагивал на своих двоих. В куртке с капюшоном, но без шляпы, он шел, глубоко засунув руки в карманы. В одном из карманов костюма лежала пушка, которую он купил накануне в Вилминггоне, — короткоствольный “смит- вессон” 38-го калибра несерийного изготовления.
Вот уже минуло десять дней, как Паркер покинул Флориду. Было написано сорок семь писем, с двенадцатью парнями ему удалось переговорить лично. Четверо из двенадцати заявили, что они годами только и искали предлог, подобный этому, чтобы иметь возможность пошерстить синдикат. Еще пятеро обещали, что подумают, а трое отказались по тем или иным причинам. Скажем, треть из пятидесяти девяти клюнет на его удочку — а это означало около двадцати налетов. Через месяц, а то и меньше мафии будет нанесено двадцать или же больше ударов, причем по всей стране.
Сегодняшней ночью будет положено начало.
Свет хлынул на Паркера, когда он, толкнув дверь, вошел клуб. Внутри он был янтарным и едва очерчивал контуры интерьера с силуэтами посетителей. Два бармена выглядели белыми свечками за темным деревом стойки бара, но нынешней ночью, казалось, в них не возникало особой надобности. Четыре женщины и трое мужчин разместились перед стойкой, а отдельные кабинки вдоль другой стены были пусты. В глубине двадцать столиков, или около того, стояли полукругом возле небольшой эстрады, и на ней Ронни Рэнделл — старше своего изображения на афише лет на двадцать и очень усталый — бренчал на пианино. Три из этих столиков были заняты и обслуживались официанткой в черном платье и белом переднике.
Две женщины, из тех, что сидели за стойкой бара, обернулись, чтобы взглянуть на Паркера, но он не заметил этого и прошел туда, где были свободны несколько вращающихся сидений. Садиться, однако, не стал, а просто облокотился на стойку. Один из барменов подошел и спросил, чего он желает.
— Меннер с Майами-Бич прислал меня, чтобы повидаться с Джимом, — сообщил Паркер.
— С кем, с кем?
— С Джимом. Преподобным Клайром.
— Нет-нет, кто тот, другой?
— Меннер.
Бармен покачал головой. Это был плотный мужчина, склонный к полноте и ответивший:
— Мне незнакомо это имя.
Паркер пожал плечами.
Бармен изучал его с минуту, после чего пообещал:
— Я наведу справки. Что будете пить?
— “Бадвейзер”.
— Принято! — Бармен повернулся и окликнул напарника: — Принеси сюда “бада”. Я скоро вернусь!
Бармен отошел прочь профессиональной походкой буфетчика: слегка подавшись вперед и работая руками так, словно катил перед собой бочонок с пивом. Его передник доходил ему до лодыжек и трепыхался при ходьбе вокруг ног, словно парус. Он дошел до конца бара, поднял шторку, проскользнул в проем и свернул вправо рядом с дверью с надписью: “Пойнтеры”. Дальше в глубине была еще одна дверь, где значилось: “Сеттеры”. На обеих были прибиты металлические силуэты собак.
Другой бармен тем временем подоспел с бутылкой и стаканом, взял у Паркера доллар и отсчитал сдачу
