Мистер Денвер поставил «Охотничий рог» на стол, откинулся на спинку кресла.
— Едва ли кто мог ожидать, что все так повернется, не правда ли? — пробормотал он.
Если кто и умел бормотать, так это мистер Денвер. Проводись у нас первенство бормотальщиков, я бы поставил все свои деньги на мистера Денвера. Я отбросил волосы со лба.
Стол мистера Денвера, заваленный почище стола мисс Марбл, украшала фотография его семьи. Все сытые, ухоженные. Жена, пожалуй, полновата, а детки что два цветочка, и никакого сходства с Джоном Кэрредайном. Две маленькие девочки, обе блондинки.
— Дон Грейс закончил докладную. Она у меня с четверга, и я внимательно ознакомился с его выводами и рекомендациями. Мы понимаем серьезность проблемы, и я позволил себе смелость проконсультироваться и с Джоном Карлсоном.
— Как он? — спросил я.
— Поправляется. Думаю, через месяц выйдет на работу.
— Это уже что-то.
— В каком смысле? — Он быстро мигнул, словно ящерица.
— Я его не убил. Это уже что-то.
— Да. — Мистер Денвер пристально смотрел на меня. — А хотел бы убить?
— Нет.
Он наклонился вперед, пододвинул кресло к столу, покачал головой и начал:
— Я всякий раз ломаю голову над тем, что следует сказать, когда предстоит такой вот разговор, Чарли. И мне становится очень грустно от тех слов, которые я должен произнести. Я работаю с детьми с 1947 года, но все равно этого не понимаю. То, что я собираюсь сказать, нужно и необходимо, я это понимаю, но радости не испытываю. Потому что никак не могу взять в толк, отчего такое происходит. В 1959 году у нас учился очень умный мальчик, который избил свою одноклассницу бейсбольной битой. Разумеется, нам пришлось отправить его в исправительное учреждение в Южном Портленде. Мы от него добились только одного: она, мол, не захотела встречаться с ним. И при этом он улыбался.
Мистер Денвер покачал головой.
— Напрасный труд.
— Что?
— Напрасный труд — пытаться понять. Не волнуйтесь, спите спокойно.
— Но почему, Чарли? Почему ты это сделал? Господи, операция продолжалась чуть ли не четыре часа…
—
— Чарли, понимать — это часть моей работы.
— Но мне-то нет нужды помогать вам выполнять вашу работу, — ответил я. — Хотя, так и быть, скажу вам одну вещь, чтобы помочь установить взаимопонимание, хорошо?
— Хорошо.
Я крепко сжал пальцы в кулаки. Они дрожали.
— Меня тошнит от вас, и мистера Грейса, и таких, как вы. Раньше вы вызывали у меня страх и все еще можете вызвать его, но теперь мне это надоело, и я решил, что не должен всего этого терпеть. Такой уж я человек, не могу терпеть, и все тут. И то, что вы думаете, не имеет для меня ни малейшего значения. Вы не обладаете достаточными знаниями и опытом, чтобы иметь со мной дело. Поэтому отойдите в сторону. Я вас предупреждаю. Вы не готовы к работе с такими, как я.
Я едва не сорвался на крик.
Мистер Денвер вздохнул:
— Ты можешь так думать, Чарли. Но законы штата утверждают обратное. Прочитав докладную мистера Грейса, я вынужден с ним согласиться. Ты не понимаешь себя и не осознаешь последствий того, что натворил в классе мистера Карлсона. У тебя не все в порядке с головой, Чарли.
Слова зеленым эхом зазвучали в моей голове, словно доносились с большой глубины. Слова — акулы, шныряющие в темноте, куда не проникали лучи солнца, слова-челюсти, явившиеся, чтобы пожрать меня. Слова с зубами и глазами.
Вот тут я начал заводиться. Я это знал, потому что то же самое произошло со мной перед тем, как я отметелил мистера Карлсона. Руки перестали дрожать. Желудок больше не сводили судороги, наоборот, в животе все успокоилось. Я словно отстранился не только от мистера Денвера и его покрасневшей в раздражении от бритья шеи, но и от себя. Я мог парить в воздухе.
Мистер Денвер что-то вещал о психиатрической помощи, когда я прервал его:
— Господин хороший, вы можете отправляться прямиком в ад.
Он замолчал, положил бумагу, на которую таращился, чтобы не смотреть на меня. Несомненно, вытащенную из моего досье. Святого досье. Великого американского досье.
—
— В ад. Не судите, и не судимы будете. Есть в вашей семье сумасшедшие, мистер Денвер?
— Я готов
— …в сексуальных оргиях, — закончил я за него. — Только вы и я, согласны? Для начала погоняем шкурку. Кто кончит первым, станет лауреатом Патмановской премии дружбы. Доставайте свой инструмент, партнер. И позовите сюда мистера Грейса, так даже будет лучше. Погоняем шкурку кружком.
— Ч…
— Вы не поняли? Вам же надо хоть иногда вытаскивать свой кончик, так? У всех он встает, вот каждому нужен кто-то еще, чтобы вернуть его в исходное состояние. Вы уже определили себя в судьи, присвоили себе право решать, что для меня хорошо, а что плохо. Дьяволы. Одержимость.
Он злобно пялился на меня. Я загнал его в угол, знал это, гордился этим. С одной стороны, ему хотелось обратить все в шутку, поддакнуть мне, потому что, в конце концов, только так и можно разговаривать с душевнобольными. С другой стороны, он всю жизнь учил детей, он сам мне об этом сказал, и не мог нарушить Первой заповеди педагога: «Не позволяй им ни в чем взять верх, перехвати инициативу и тут же осади».
— Чарли…
— Не тратьте силы. Я же пытаюсь втолковать вам: нельзя меня только использовать! Мне это надоело. Ради Бога, мистер Денвер, покажите, что вы мужчина. А если не можете быть мужчиной, по крайней мере подтяните штаны и покажите, что вы директор.
— Заткнись, — пробормотал он. Лицо его стало алым. — Вам чертовски повезло, молодой человек, что живете вы в прогрессивном штате и учитесь в прогрессивной школе. Иначе вы говорили бы все это совсем в другом месте. В какой-нибудь колонии для подростков, где отбывали бы срок за покушение на убийство. И у меня крепнет уверенность, что вам там самое место. Вы…
— Благодарю.
Он уставился на меня, взгляд его холодных синих глаз встретился с моим.
— За то, что наконец-то воспринимаете меня как человеческое существо, даже если мне и пришлось для этого разозлить вас. Вот уж прогресс так прогресс. — Я положил ногу на ногу, изображая полное безразличие. — Хотите поговорить о ваших находках в трусах, в те времена, когда вас учили в Большом
