лихорадочно рыться в сундучке. Черновцов расстелил на каменном постаменте, где когда-то стоял саркофаг, газету и «накрыл на стол»: поставил бутылки с вином, нарезал колбасу, хлеб, располовинил золотистую луковицу.
Буян, облизнувшись, подобрался поближе, Черновцов отпихнул его ногой.
Владик перебирал бумаги, шевелил губами, причмокивал. Мечтал, как продаст их на международном аукционе. Небось, кучу баксов отвалят – на всю жизнь хватит!
– Прошу к столу, – позвал его Черновцов.
Владик оторвался от сокровищ, взглянул на него. Снова порылся в сундучке, выбрал золотую цепочку потоньше и протянул ее Черновцову:
– Ты теперь богач. Только сразу не продавай ее. Наследишь.
Черновцов взял цепочку, подержал на ладони и равнодушно сунул в карман:
– Ладно, шеф, я ее на память оставлю. О лучших днях моей жизни, проведенных под твоим руководством.
Будь Владик поумнее, он уловил бы в этих словах иронию и насторожился бы. Но он еще больше загордился. И, подсев к «столу», принял из рук Черновцова стакан с вином.
– Мой поднимай эта тостер…
– Чего? – прищурился Черновцов. – Говори по-человечески, француз липовый.
– За удачу, старик, – поправился Владик.
– Дай бог, не последняя, – кивнул Черновцов с усмешкой.
Колька, Костик и Миха пошли на разведку на кладбище.
Миха всю дорогу ворчал: ему не нравилась эта экспедиция. Он вообще любил побояться. Как малое дитя: бабушка, расскажи мне страшную сказку, а то я никак не усну. Михе так интереснее жить, что ли?
– А ты вспомни, – сказал Колька, которому уже надоело это нытье, – как мы искали подземный ход в церковь. В склеп лазили.
– Сравнил! – Миха даже остановился. – Там кладбище свое, покойники не чужие, у кого бабка там лежит, у кого – дед. Свои люди, не обидят. А здесь?
Костик засмеялся.
– Думаешь, сердиться станут?
– Кто их знает, – философски протянул Миха. – Они ведь тут все древние, с прошлых веков.
Эти слова напомнили Костику о том, что здесь может быть могила Оболенского. Ребята как раз входили в кладбищенские ворота, от которых осталось только два кирпичных, исписанных хулиганскими словами столба. Сразу за воротами, в полуразрушенной церковке, находилась контора.
– Заглянем как-нибудь? – предложил Костик. – У них ведь сохранились старые книги по учету…
– Покойников? – догадался Миха.
– Ну! На последней записке Оболенского есть дата, я сейчас ее не помню, потом у себя найду. Посмотрим по книгам близкие числа, может, что-нибудь обнаружим.
– Это потом, – сказал Колька. – Сейчас нам не Оболенский нужен, а его сундучок.
Они пошли центральной аллеей, по бокам которой за поваленными, скрюченными оградами стояли, лежали, кособочились памятники, все побитые временем и дурными людьми. И чего только они не изображали: голубки, амурчики, рыцари, вазы печали, полные слез, скорбящие женщины. Была даже Смерть с косой. На эту фигуру Миха с особой опаской взглянул. Но тут же переключился:
– Стоп, ребята, я теперь первый пойду. – И он стал всматриваться в следы на дорожке.
Накануне прошел дождь. Старые следы смыл, а для новых создал условия.
Миха шел медленно, вглядывался, даже, казалось, принюхивался – со стороны был похож на сеттера, который суетливо ищет след дичи.
– Вот, – вымолвил «сеттер», – вот они, – и показал на следы собачьих лап.
– Тут таких тыщи, – отмахнулся Колька.
– Не тыщи, а один. Здоровая такая псина. Кавказец, однозначно, – лапа волчья.
Спорить с Михой не стали, ему виднее. Пошли за ним, шаг в шаг.
Миха шел быстро, что-то бормотал, иногда останавливался, и ребята слышали его замечания.
– Так, здесь он стоял, принюхивался – верхним чутьем брал… Ага, здесь его кто-то спугнул… А вот тут он на кого-то рявкнул… Тут лаял, землю скреб…
Колька не выдержал:
– А вот на эту скамейку заднюю лапу поднял.
Миха не обиделся, он был поглощен своей следопытской работой.
– Теперь тихо, пацаны. Логово близко. Видите, какой ровный бег у него пошел. Уверенно домой потрусил.
Ребята находились в самой глубине кладбища. Здесь было много старинных склепов и очень много старых развесистых деревьев. Аллейки все перепутались, заросли кустарником и высокой травой. И было очень тихо. Сюда не доносился шум города, густые кроны деревьев заглушали почти все звуки – только листва шелестела, поскрипывали сухие сучья да изредка боязливо попискивала заблудившаяся пичуга.
Ребята остановились. Неуютно стало как-то, тревожно. Во-первых, все-таки кладбище, пусть и старое, заброшенное, а во-вторых, где-то здесь, возможно, скрываются вооруженные бандиты. Которые не задумаются пустить в ход свое оружие, чтобы отстоять награбленное. Игра стоит свеч. А в этом глухом месте никто не сможет помешать…
– Так и будем стоять? – не выдержал Колька.
– Сориентироваться надо, – сказал Миха. – Эх, жалко Васьки Кролика с нами нет. Да ладно, сам попробую. – И он неожиданно издал дикий кошачий вопль.
И тут же совсем рядом бухнул грубый, злой собачий лай, мгновенно прервавшийся щенячьим визгом.
Ребята мигом порхнули в сторону с дорожки и пригнулись за каким-то расколотым надгробием.
– Засекли? – Миха перевел дыхание. – По-моему, вон тот склеп, в виде башни. Возле липы, видите?
Ребята всматривались в сумрачную кладбищенскую глубину, рассмотрели эту башню, с решеткой в виде ворот замка, что ли. И им почудилось там какое-то движение. Будто кто-то выглянул за ворота, окинул взглядом ближайшие могилы и снова скрылся.
– Вопрос: кто это? Покойник или бандит? – серьезно прошептал Миха.
– А ты бы кого предпочел? – улыбнулся непослушными губами Костик.
– Я бы? Я бы сторожа предпочел, – не раздумывая, ответил Миха. – Или мента.
– Тихо! – Колька схватил ребят за плечи. – Смотрите!
Из склепа вышел человек. Постоял, чуть пригнувшись, осмотрелся. Рядом с ним появилась громадная лохматая собака, чутко насторожившая маленькие острые уши.
Человек сделал несколько шагов. Собака задрала нос, стала ловить запахи.
– Учует, – одними губами произнес Миха. – Или услышит. Разорвет. Однозначно.
И неожиданно выскочил на аллею.
– Дяденька, придержите собаку! – жалобно, испуганно завопил он. – Я заблудился.
Молодец, Миха! Рисковал он, конечно, здорово – так ведь чтобы отвести опасность от друзей. И рассчитал правильно: ни «Пижон», ни Черновцов его никогда не видели.
Человек как-то странно дернулся, будто сам испугался, но схватил-таки собаку за ошейник.
Миха боязливо направился к незнакомцу. Ребята затаили дыхание.
– Дяденька, я кота своего ищу. Не видели? Где-то здесь он орал. А я не знаю, как отсюда выбраться.
Любой человек, услышав такое признание в глубине кладбища, проникся бы сочувствием к незадачливому пацану. Любой. Но не этот.
– Пошел отсюда! – рявкнул «дяденька». А за ним рыкнула его ощетинившаяся собака.
– А куда? – проныл Миха. – В какую сторону?
– В любую. Пошел! А то собаку спущу!
– Пошел, уже пошел, – забормотал Миха. – Однозначно. Только держите его покрепче. А кота моего
