невозможны, дало о себе знать?
Сьёр выскочил в окно, испугано крякнул — мой нелепый пациент умудрился подвернуть ногу — и пошкандыбал (не скажешь же, что побежал) к кладбищенской ограде. По иронии судьбы, кратчайший от дома Сьёра путь в город живых лежал через город мертвых.
В минуты наивысших переживаний, например, в апогее холодной ненависти, мы, ариварэ, обретаем способность изменять качества своего тела. Я был уверен, что буде я прибегну к трансформе, позволяющей перемещаться по воздуху и в толще вод, я окажусь возле Сьёра в считанные секунды…
Даже если я побегу, как человек, на своих двоих, я догоню хромоножку очень быстро.
Поэтому я не торопился. Очень уж мне понравилась идея, которую подбрасывала сама судьба: убить Сьёра на кладбище. Это куда правильней, чем в кабинете.
Так я и решил — пусть себе добежит до кладбища сам.
И дал скотине Сьёру маленькую фору (звучит как будто стишок из Дидо, если «маленькую» пустить с красной строки).
Пока он ковылял через покойницкий околоток, я успел согреть сургуч на лампе, разгладить лепестки чайного дерева, проверить и запечатать письмо и даже заглянуть в спальню, что располагалась в соседней от кабинета комнате.
И здесь не обошлось без впечатлений.
Запомнилось овальное зеркало, возле которого Сьёр обыкновенно охорашивался. С целой батареей втираний, румян и пудрениц, с букетом кисточек и щеток, готовальней пилочек и пинцетов да хрустальным кряжем островерхих флаконов у нижнего его берега.
А ведь как Сьёр любил порассуждать о том, что следить за внешностью — жалкий удел «баб и педиков», и что настоящие мужчины должны украшаться внутренней красотою, довольствоваться ледяной водой и мылом…
В ту ночь трансформа далась мне легко.
Словно я всю жизнь только и делал, что перевоплощался. (Хотя на самом деле меняться мне случалось от силы раза четыре — уж больно утомительно это, как людям рожать или болеть холерой.)
Я даже не успел разоблачиться. Сбросил лишь сине-черную маску, которая закрывала мое «лицо».
Одежды попросту истлели на мне, когда мое внутреннее эфирное тело, повинуясь прикровенному размыкающему заклинанию, вдруг принялось разъедать внешнее искусственное.
Да, хитроумные человеческие маги смогли заточить пойманных ариварэ в плотные стекловидные тела, которые делали нас похожими на мужчиноженщин с их отростками-конечностями и наростами-головами. Но вот уже сделать так, чтобы мы не могли время от времени растягивать и расплавлять их, эти тела, и в этом, жидко-воздушном состоянии, носить за собой куда нам вздумается — эта задача оказалась придумщикам не под силу.
А может, не в силе дело. И человеческие маги оставили нам доступ к законному нашему чуду с особым умыслом. Ибо знали — без трансформы ариварэ становятся «почти людьми». А мир, в котором живут одни только люди и «почти люди» — невыносимое, страшно-скучное место.
После трансформы я стал облаком в коконе из другого радужного облака (это и было расплавленное стеклянное тело).
Прихватив с собой меч, без которого казнь Сьёра обещала превратиться в нудный долгий труд, я взвился над домиком на высоту самой рослой башни Гнезда Бесстрашных. И принялся искать Сьёра.
Найти его оказалось нетрудно, ведь после трансформы вся поверхность моего тела стала зрячей. Сьёр хрустко пробирался сквозь заросли сухого уже люпина, завсегдатая проселочных дорог, запущенных садов и средней руки кладбищ.
Тогда я сделал из правой части своего тела лук, из левой — стрелка, а из меча — стрелу.
И, метя в изрядный могильный холм, заваленный принесенной из города в поминальный день траурной флорой — его Сьёр как раз обминал по сухостою — выпустил свою стрелу в цель.
А сам, воссоединив левое с правым, в образе косматой звезды помчался со стрелой взапуски.
Я перехватил стрелу-меч в тот момент, когда клинок находился уже в мизинце от крюковатой шеи завядшей бурой георгины, что венчала курганчик. Воссоединившись с мечом, я замер в неподвижности.
— Да чего ты от меня хочешь, в конце концов, а? — плаксиво поинтересовался Сьёр. Он отбросил прочь обломки дрына, которым только что намеревался меня, радужно сияющего светом обратной трансформы, огреть.
— Я уже говорил. Я хочу вас убить, господин Сьёр.
— Тогда чего ждешь? Айда! На твоей стороне такие силы…
— Я хочу, чтобы вы прежде извинились перед Ливой.
— Я так и знал… — Сьёр скривил мученическую рожу и принялся озираться по сторонам, вглядываясь в черные кусты. — Ну же! Вот он я! Смотри! Смотри, до чего ты меня довела! — закричал он, ударяя себя в грудь кулаком.
Высматривал он, конечно, Ливу — из моих слов Сьёр сделал вывод, что Лива где-то здесь и сейчас наблюдает за нами, лежа на животе как какая-нибудь лазутчица. Наблюдает и радуется.
— Ливы здесь нет, — тихо сказал я. — И быть не может.
Как ни странно, на этот раз серьезность моего тона Сьёра окоротила. Он тут же перестал вертеть башкой и спросил:
— В таком случае, перед кем мне извиняться? Если Ливы здесь нет?
— Извинитесь перед Богом. И передо мной. Как будто вы извиняетесь перед Ливой.
