Книга судьбы

умирать. Но после того как я восемь лет представлял себе это мгновение, представлял, как наконец столкнусь с Нико лицом к лицу… и что я ему скажу, и где буду стоять, и как скрещу руки на груди, и что сделаю, если он попытается ударить меня… Как я уклонюсь от его удара в последнюю секунду, как на этот раз я буду готов, и он промахнется… А потом, не успеет он даже глазом моргнуть, я подскочу и вцеплюсь ему в горло обеими руками, и стисну его изо всех сил, и он захрипит и начнет задыхаться… И как под моими пальцами захрустит его трахея, и мы упадем на землю, и он будет молить меня о пощаде… Но с моих губ срываются единственные слова, которые я хотел сказать ему с того самого дня, как он изуродовал мое лицо. Тот единственный вопрос, ответить на который не могли ни врачи, ни психотерапевты, ни президент, ни моя семья, ни друзья, ни родители, ни даже я сам.

— Нико, — выдыхаю я, — почему ты поступил со мной так?

Он склоняет голову к плечу, словно прекрасно понимает, что я имею в виду. Потом на лбу у него собираются морщинки. Он не слышал ни слова из того, что я сказал.

— Я знаю, что ты поддерживаешь с ним связь, — говорит он. — Вот почему Господь направил пулю в твою сторону. Рикошет. Вот почему ты сломался.

— Это неправда! — кричу я, ощущая, как во мне поднимается новая волна слепой ярости.

— Это правда! Книга Судеб уже написана! Все происходящее предопределено!  — упорствует Нико, обдавая меня горячим, смрадным дыханием. — Ты встал на одну сторону со Зверем! Пуля, которую ты получил в лицо… твоя судьба уже написана… такова воля Господа!

— Нико, они обманули тебя!

— Разве ты не разговаривал с ним? Разговаривал?! Видишь… это правда! — кричит он, прочитав ответ у меня на лице и тыча стволом револьвера в мою щеку. — Господь дал тебе шанс на искупление, но ты наплевал на него! Вот почему Он привел меня сюда — чтобы я закончил Его работу! И увидел твою кровь! — безумствует Нико, и палец его начинает сгибаться на спусковом крючке.

Я пытаюсь сопротивляться, но он слишком силен. Все, что я вижу, это неясный силуэт Нико надо мной, тусклый свет фонарей позади него… Его голова защищает меня от дождя, а четки на шее раскачиваются, как карманные часы в руке гипнотизера. Он взводит курок.

— Тебе будет больно, Уэсли.

Он приподнимает меня и тянет к себе.

Я зажмуриваюсь от неожиданной вспышки света и слышу…

— О боже! О-он у т-тебя тоже есть, — запинаясь, шепчет Нико, и рука его начинает дрожать. Я вижу, как блестят в темноте его глаза.

— О чем ты? Что случилось? — не понимаю я.

— На фотографии этого не видно… но с такого расстояния… — бормочет он, в упор глядя на мое лицо. — Теперь мне все понятно, — заявляет Нико. — Твои шрамы! То, как они пересекаются… как они располосовали твою плоть… один врезается в другой. В газетах писали, что они похожи на перекрещивающиеся железнодорожные колеи, но на самом деле это безупречный… безупречный… безупречный… безупречный крест! — вскрикивает он. — Ну конечно! Матерь Божья, как же я мог не… Ты не должен был умереть в тот день, Уэсли, — ты должен был родиться! — Запрокинув голову и глядя в темное небо, он добавляет: — Ты изменил и преобразил его, правда? Мои действия… подчинялись Твоей воле. В этом и состояла его роль — крестоносец, — упорствует он, по-прежнему задрав голову к небу и пробормотав короткую молитву.

Во внезапной тишине до меня издалека доносится голос первой леди. Лизбет что-то кричит ей в ответ. Они слишком далеко от меня, чтобы я мог разобрать слова, но Нико, с его острым слухом, уже давно должен был…

Глаза у него расширяются, как будто он услышал собственное имя. Он медленно опускает голову, глядя на…

— Это неправда, — шепчет он, втягивая живот, как если бы кто-то воткнул в него штопор.

Я не слышу, что говорит Лизбет, но, подняв глаза на Нико, догадываюсь. Это нетрудно.

— Нет… Троица никогда бы не…

Нико по-прежнему прижимает коленями мои руки к земле, но его вес больше не давит мне на грудь. Внезапно его начинает бить крупная дрожь, тело вздрагивает и содрогается в страшных конвульсиях. Нико попадает в эпицентр собственного землетрясения. Позади нас, в нескольких милях слева, ночной воздух прорезает слабый шум локомотива.

У Нико дрожит подбородок; глаза его полны слез. Он сжимает голову обеими руками, наклоняется, хватается за уши и тянет их в стороны, словно намереваясь оторвать от черепа.

— Прошу тебя, Господи, — умоляет он. — Скажи мне, что они лгут…

— Ей понадобится карета «скорой помощи», Уэс, — доносится издалека голос Римлянина.

Лизбет.

Я резко взмахиваю руками, стряхивая его с себя, и пытаюсь встать на ноги. Нико не оказывает ни малейшего сопротивления. Соскользнув с моей груди, он, как тряпичная кукла, обессиленно валится на сырую траву и сворачивается клубочком. Перемена, произошедшая в нем за какие-то десять секунд, просто разительна.

— Не говори так, Господи, — всхлипывая, умоляет он и зажимает ладонями уши. — Пожалуйста… не… не отворачивайся от меня! Помоги мне выполнить волю Книги! Пожалуйста!

— Продолжай прятаться, Уэс! — еще громче кричит Римлянин.

С трудом поднявшись на ноги, я всматриваюсь в переплетение ветвей, пытаясь разглядеть что-либо на выложенной каменными плитами дорожке, по обеим сторонам которой растут деревья. В самом ее конце в тусклом свете фонарей видны две неясные фигуры. Впрочем, я различаю, как Римлянин коленом бьет Лизбет в лицо и как она падает. В нескольких шагах позади, повернувшись к ним спиной, стоит первая леди. При виде ее я должен, по идее, испытывать ярость, кипеть от гнева. Но, глядя на ее склоненную голову, я испытываю лишь мертвящий холод внутри. Мне надо спасти Лиз…

— Я знаю, ты где-то здесь! — продолжает издеваться Римлянин.

И вот тут я впервые чувствую, как меня охватывает бешенство.

— Ей больно, Уэс! — кричит Римлянин. — Можешь спросить у нее сам!

Я хочу бежать к ним, но кто-то останавливает меня, потянув сзади за рубашку. И еще я слышу знакомый щелчок.

Позади меня с земли поднимается Нико — сначала он встает на одно колено, потом на другое, и его длинная, нескладная фигура выпрямляется, словно собранная из деталей детского конструктора. Черные волосы намокли и облепили его лицо, но револьвер по-прежнему смотрит мне в грудь.

— Нико, отпусти меня.

— Ты — мой крестоносец, Уэсли, — говорит он, вытирая слезы с глаз. — Господь избрал тебя. И послал мне на помощь.

— У нее идет кровь, и очень сильно, Уэс! — надрывается Римлянин.

Лизбет что-то кричит, но все мое внимание приковано к Нико, и я ничего не слышу.

— Нико, послушай меня. Я знаю, ты слышал, о чем они говорили…

— Крестоносец берет на себя всю тяжесть ноши! — Улыбнувшись, он приставляет ствол револьвера к собственному виску. — Ты подхватишь мое тело, когда я упаду?

— Нико, не делай….

— Ты подхватишь меня, когда я упаду? Когда я лишусь милости и покровительства… крестоносец станет свидетелем…

Он опускает револьвер, затем поднимает его снова и прижимает к виску. Я слышу, как стонет Лизбет.

— Господь послал тебя, чтобы ты спас и ее, не так ли? — Он как зачарованный смотрит на меня, по- прежнему держа револьвер у виска. — Спаси же и меня, мой ангел.

Позади нас взревывает гудок локомотива. Он так близко, что сирена почти оглушает. Нико крепко сжимает губы, чтобы показать, что не дрогнет. Но я вижу, как набухают желваки у него на скулах. Для меня рев сирены — всего лишь источник непривычного шума. Но Нико потрясен до глубины души, он растерян,