— А как же значок? — раздается хриплый, грубый голос с вращающегося кресла в углу комнаты.
— Все-таки ты влип, — роняет Орен.
— Красный свет, красный свет! — восклицает Клаудия. Насколько мне известно, то же самое она говорит своим детям. Я замираю на месте. — Спасибо, ББ, — добавляет она.
— Я всего лишь делаю свою работу, — с характерным акцентом уроженца южных штатов хрипит ББ, медленно цедя слова уголком рта.
Обладатель неухоженной гривы растрепанных седых волос и измятой рубашки с пуговицами на концах воротничка и выцветшей монограммой президента на манжетах, Б. Б. Шайе пребывает рядом с президентом с незапамятных времен, еще с тех пор, когда тот даже не был знаком с первой леди. Одни говорят, что это какой-то дальний родственник Мэннинга… другие уверяют, что он — всего лишь выживший из ума старый слуга еще по Вьетнаму. Как бы там ни было, ББ остается верной тенью президента вот уже почти сорок лет — и, подобно всякой тени, по коже у вас начинают бегать мурашки, если вы смотрите на него слишком долго.
— Извини, малыш, — ухмыляется он желтыми зубами, когда Бев протягивает мне золотой значок в форме Белого дома с болтающимися головами.
Для большей достоверности скульптор нанес зеленые блестки на глаза первой леди. Поскольку серые блестки отыскать значительно труднее, глаза президента остались нераскрашенными.
— Если тебя будут спрашивать, отвечай, что это твои внуки, — любезно советует Орен, когда я раскрываю заколку и втыкаю значок в лацкан. Иголка протыкает ткань и впивается мне в подушечку большого пальца, выступает капелька крови. Ладно, бывало и хуже.
— Кстати, Уэс, — добавляет Клаудия, — один из кураторов библиотеки обмолвился, что хотел бы услышать твое мнение об экспонате, над которым работает, так что будь повежливее, когда он к тебе обратится…
— Если что, звоните мне на сотовый, — киваю я на прощание, сопровождая свои слова взмахом руки. Направляясь к двери, я на бегу слизываю кровь с пальца.
— Будь осторожен, — напутствует меня ББ. — Людям случалось умирать и от более мелких царапин.
Он прав. Выскочив в коридор, я проскакиваю мимо картины маслом, на которой президент Мэннинг изображен в роли инспектора манежа. Дрейдель сказал, что у него появились новости о Бойле. Пришло наконец время узнать, кто же он такой на самом деле.
Глава одиннадцатая
— С возвращением, мистер Холлоуэй, — приветствует меня швейцар в отеле «Четыре сезона». Мое имя известно ему по предыдущим бесчисленным визитам сюда вместе с президентом. В отличие от большинства людей, он смотрит мне прямо в глаза. Я молча киваю в знак признательности.
Я вхожу в отель и попадаю в объятия кондиционированного воздуха. По привычке оглядываюсь через плечо на президента. Но его там нет. Я здесь один и по своим делам.
Шагая по бежевым мраморным плиткам фойе, я чувствую, как сердце замирает в груди. Дело не только в Бойле. Уж не знаю, почему, но присутствие Дрейделя всегда оказывало на меня подобное действие.
Будучи первым мальчиком на побегушках у Мэннинга, Гэвин «Дрейдель» Джеффер — не просто мой предшественник на этом посту. Помимо всего прочего, именно он привел меня к президенту и порекомендовал на эту должность. Когда мы впервые встретились десять лет назад, я был всего лишь девятнадцатилетним волонтером во флоридском представительстве избирательного штаба, отвечал на телефонные звонки и расставлял таблички с именами. Дрейделю тогда исполнилось двадцать два, и он уже был правой и левой рукой президента. Собственно, я даже сказал Дрейделю, что для меня большая честь познакомиться с ним. И я действительно имел это в виду. К тому времени нам всем была известна его история.
За год до того, как Мэннинг стал президентом, Дрейдель был всего лишь обычным местным парнишкой без каких-либо связей или протекции. Он помогал расставлять складные стулья во время первичных слушаний и дебатов. Подобно любому другому сотруднику технического персонала, обслуживающему труппу на гастролях, когда шоу закончилось, он попытался прибиться к коллективу, для чего решил пробраться за кулисы действа. После чего попал в самое сердце клуба для избранных, в котором лучшие лгуны Америки рассказывали небылицы о том, почему их кандидаты только что одержали победу. Одетый в замызганную «оксфордскую» рубашку из рогожки, он оказался единственным подростком, хранившим молчание в комнате, битком набитой разглагольствующими взрослыми. Его немедленно узрел репортер компании CBS и сунул под нос микрофон.
— Что ты обо всем этом думаешь, сынок? — пожелал узнать он.
Дрейдель тупо таращился в красный глазок камеры, и челюсть у него испуганно отвисла. Не раздумывая, он дал искренний ответ, которому суждено было изменить его судьбу:
— Когда все закончилось, Мэннинг был единственным, кто не спросил у своих сотрудников: «Ну как я выгляжу?».
Этот вопрос стал для Мэннинга счастливой мантрой на следующие полтора года. Его подхватили все службы новостей. Все крупнейшие газеты процитировали его. В продаже даже появились значки с вопросом «Ну как я выгляжу?».
Всего четыре слова. Когда несколько лет назад Дрейдель рассказывал об этой истории на своей свадьбе, то признался, что даже не понимал, что происходит, пока репортер не поинтересовался, как правильно пишется его фамилия. Но это уже не имело никакого значения. Всего четыре слова, и на свет появился Дрейдель — маленький еврейский сочинитель, по меткому выражению пресс-службы Белого дома. Уже через неделю Мэннинг предложил ему работу в качестве помощника, и в течение всей кампании при упоминании его имени сотни молодых волонтеров выразительно закатывали глаза. Не то чтобы они завидовали ему, просто… Может быть, все дело в его лукавой улыбке или легкости, с которой он заполучил эту работу… На школьном дворе Дрейдель всегда был тем ребенком, которому закатывали лучшие вечеринки по случаю дня рождения и который получал лучшие подарки от тех, кто имел счастье быть на них приглашенным. В течение нескольких лет он входил в круг
Тем не менее он всегда оставался для Мэннинга счастливым талисманом. И сегодня, при некоторой удаче, я надеюсь, что он станет и моим тоже.
— Добрый день, мистер Холлоуэй, — приветствует меня привратник, когда я проскальзываю мимо него, направляясь к лифтам.
Это уже второй человек, которому известно, как меня зовут, что мгновенно напоминает мне о необходимости соблюдать осторожность. Собственно говоря, именно поэтому я и позвонил Дрейделю. Президент, конечно, ни за что не признается в этом, но я-то знаю, почему они с первой леди побывали на церемонии бракосочетания Дрейделя и дали ему рекомендацию для поступления на юридический факультет Колумбийского университета. А потом попросили меня выбрать подарок по случаю рождения дочери Дрейделя: это была награда за годы безупречной службы. А в кулуарах Белого дома «безупречная служба» означает умение держать язык за зубами.
Двери кабины лифта открываются на четвертом этаже, я выхожу и смотрю, куда указывает стрелочка-указатель, а потом начинаю отсчитывать номера комнат: 405… 407… 409… Судя по расстоянию между дверями, здесь располагаются исключительно номера «люкс». Похоже, Дрейдель еще больше укрепил свое положение в обществе.
Коридор заканчивается тупичком с номером 415, который, очевидно, настолько велик, что на двери красуется звонок. Ну нет, я не доставлю ему удовольствия и не стану звонить.
— Обслуживание номеров, — провозглашаю я, стуча костяшками пальцев по двери.
Никакого ответа.
— Дрейдель, ты здесь? — восклицаю я.
