—
— Именно так. Как о жертве, — повторяет она, вновь обретя почву под ногами. — Вот что я имела в виду. Только то, что ты… ты не жертва, Уэс. Ни сейчас… И никогда не был ею, — настаивает она, как будто это имеет какое-то значение. Впрочем, подобно всякому профессиональному политику, она не позволяет извинениям затянуться надолго. — А теперь, Дрейдель, позволь мне показать тебе нашу комнату для волонтеров, там есть компьютер и телефон — думаю, тебе там будет удобно. Уэс, просто чтобы ты знал: сегодня утром я разговаривала со Службой, и они сказали, что не ожидают никаких инцидентов, так что, пока не будет других распоряжений, расписание остается почти таким же, как всегда.
— Почти таким же?
— Большую часть дня они советуют ему оставаться дома — ну, ты понимаешь, на всякий случай, — говорит она, надеясь сгладить неприятное впечатление от своих слов. Вся проблема в том, что последний раз Мэннинг вносил изменения в свое расписание несколько лет назад, когда врачи решили, что у него рак прямой кишки. Тогда речь шла о его жизни или смерти. — Так что забудь о совещании с дилерами государственных ценных бумаг, — быстро добавляет она, направляясь к двери. — Хотя ты все равно понадобишься, ведь вечером у него встреча с представителями музея мадам Тюссо.
Прежде чем я успеваю вымолвить хотя бы слово, на столе звонит телефон.
— Если это пресса… — начинает Клаудия.
Я бросаю на нее выразительный взгляд.
— Извини, — говорит она. — Если бы ты знал, сколько звонков я приняла вчера вечером…
— Поверьте мне, я говорил «нет» все утро, — отвечаю я. Она машет рукой на прощание и уходит. Я не поднимаю трубку в ожидании, что Дрейдель последует за ней. Он не трогается с места.
— Клаудия, я присоединюсь к вам буквально через секунду, — говорит он, стоя у моего стола.
Я в бешенстве смотрю на него и яростным шепотом спрашиваю:
— Какого черта ты здесь делаешь?
Он глядит на меня с невыразимым удивлением.
— Ты что, шутишь? Я помогаю тебе.
Телефон звонит снова, и я бросаю взгляд на дисплей, который Дрейделю с его стороны стола не виден. Там появляется надпись «Президентская библиотека».
— Это может быть архивист, — замечает Дрейдель, перегнувшись через стол, чтобы бросить быстрый взгляд на дисплей. — Может быть, у нее уже готовы бумаги Бойла.
Телефон звонит опять.
— Что, тебе уже не нужны его бумаги? — интересуется он. Я закатываю глаза, но возразить нечего — он прав. Схватив трубку, я отвечаю:
— Это Уэс.
Дрейдель подкрадывается к двери и осторожно выглядывает в коридор, чтобы убедиться, что мы одни.
— Привет, Уэс, — раздается в трубке негромкий голос. — Джеральд Ланг… из офиса куратора, помните? Хотел спросить, не найдется ли у вас свободной минутки, чтобы потолковать об экспозиции о помощниках президента.
Лицо Дрейделя озаряется деланной улыбкой. Там кто-то есть.
— Эй, кого я вижу! — с преувеличенной радостью восклицает он, жестом приглашая кого-то в мой кабинет.
— Дрейдель,
— Дрейдель? — спрашивает со своего конца линии Ланг. Он явно услышал мои слова. — А я как раз пытаюсь связаться с ним. Он ведь был помощником Мэннинга в Белом доме, не так ли?
На пороге моего кабинета Бев и Орен повисли на Дрейделе. Бев обняла его так крепко, что ее силиконовая грудь практически раздавила личное письмо Мэннинга, которое она держала. Блудный сын вернулся. Глядя на их радостные лица, я почувствовал в животе сосущую пустоту. Не из ревности. Или зависти. Я не нуждался в том, чтобы они спрашивали меня о Нико или о том, как я себя чувствую. Мне больше не нужна была жалость. Зато я очень хотел знать, почему Дрейдель, не разжимая объятий, то и дело бросает через плечо взгляды в мою сторону. В глазах у него плескалась усталость, а темные круги под ними явственно свидетельствовали о том, что прошлой ночью спал он совсем мало. Что бы ни было тому причиной, оно задержало его допоздна.
— Уэс, вы меня слышите? — спрашивает с другого конца линии Ланг.
— Да, нет… я вас слышу, — отвечаю я, подходя к стулу сбоку от стола. — Дайте мне… не могли бы вы дать мне немного времени на раздумья? Со всей этой суетой вокруг Нико у нас здесь настоящий сумасшедший дом.
Повесив трубку, я перевожу взгляд на своего друга. Друга, который нашел для меня эту работу. И научил меня всему, что я знаю. И навещал меня, когда… когда ко мне приходили только родители и Рого. Так что мне плевать, что там говорит и думает Рого. Если Дрейдель здесь, значит, тому есть веская причина.
Похлопав Орена по спине и поцеловав Бев в щеку, он наконец прощается с ними и возвращается в мой кабинет. Поджав под себя ногу, я усаживаюсь за стол и внимательно изучаю улыбку у него на лице. Можно отбросить сомнения. Он пришел, чтобы помочь.
— Итак, с архивистом ты разделался, так? — спрашивает он. — А как насчет Лизбет? В котором часу мы встречаемся с ней? — Когда я не отвечаю, он добавляет: — Я ведь тоже был там… прошлой ночью, Уэс. И ты сказал, что сегодня утром встречаешься с ней.
— Так оно и есть, но…
— Тогда давай не делать глупостей. — Он подходит к двери и захлопывает ее, чтобы нам никто не помешал. — Вместо того чтобы сломя голову мчаться на встречу в последнюю минуту, давай приедем заранее. — Глядя мне в глаза, он добавляет: — Что? Ведь ты же хочешь, чтобы я пошел с тобой, верно?
— Нет… разумеется, — бормочу я, поудобнее устраиваясь в кресле. — Почему я не должен этого хотеть?
Глава сорок третья
— Троица… неужели ты этого не видишь? — спросил Нико, обеими руками сжимая руль на уровне живота. Кивком головы показав Эдмунду на расстеленную между ними на приборной доске карту, он добавил: — Вашингтон, Джефферсон, Ланфан. Первоначальная Троица.
— Троица, Эдмунд. Она существовала всегда, с незапамятных времен. Троица, рожденная уничтожить, — и сегодня Троица, призванная спасти.
— Вот именно! Именно по кругу! — возбужденно воскликнул Нико и, потянувшись к солнцезащитному козырьку над сиденьем, вытащил ручку. — Вот так они и выбрали себе символ!
Держа руль одной рукой, Нико подался вперед и принялся ожесточенно рисовать что-то на уголке карты.
— Пятиконечная звезда, также известная под названием пентаграммы, — пожалуй, самый широко
