хваткой обхватившие руки больной, но снять их даже не пытался. Алехандро часто наклонялся к розовому ушку, скрытому средь густой чащи пышных рыжих кудрей, нашептывал тысячи милых глупостей и слов любви, пылко целовал холодные губы, но – увы, ненаглядная не отвечала. Ника не желала поднимать своих длинных загнутых ресниц, лежавших на бледных щеках, так разительно напоминая теперь мумию Влада Цепеша, что у виконта сердце обмирало от тревоги. Знать бы, каким богам молиться за любимую, да и остались ли еще в этом мире боги сильнее нее? Он отмечал, как устрашающе ввалились ее нежные щеки, заострился точеный носик, черные тени легли на влажные виски, и понимал – смерть рядом. Стоит, недобрая, возле его любимой, затаила дыхание и поджидает – как бы отплатить Рыжей за все: и за силу ее огненную, и за дружбу кракена, и за разбуженных Крылатых богов, и за усмиренный песчаный смерч.
«М-да, много чего хорошего за Никой накопилось – того, чего не прощает ревнивая судьба-злодейка...» – И Алехандро с неумолкающей тревогой вновь и вновь вспоминал недавнее пророчество Феникса.
На третьи сутки пути они достигли высокой одиночной скалы, в противовес всем другим горам не носившей щедрого снегового покрова. На высоте полуметра над землей зиял узкий вход в пещеру. Алехандро сунул голову внутрь и поспешно зажмурился. Пол, стены и потолок естественного округлого грота покрывали крупные кристаллы горного хрусталя, блиставшие сполохами холодного многоцветного пламени, словно застывшая радуга плавно перетекала из камня в камень, рождая тени неясных картин, отображающих прошлое и будущее. И при желании чего только нельзя было увидеть в этих отблесках: и небо с облаками, и бурную реку, и густой лес…
– Понял теперь, почему сию пещеру называют Оком мира! – подчеркнул интонацией Ратибор.
Наследник безмолвно кивнул.
Крися с Аймом тоже заглянули в грот и торопливо отошли, почтительно бормоча что-то про энергетические потоки и усиливающие их природные линзы.
Нику бережно внесли в пещеру и положили прямо на голые кристаллы, укрыв лишь тонким покрывалом. Алехандро опечалился: «Каково же это ей – лежать на холодном да остром?» – но Крися зашипела разгневанно: «Так и надо, контакт, массаж…» Виконт покорился. А что ему еще оставалось?
Два богатыря – Феникс и Ратибор – завалили вход в пещеру огромным валуном.
«Словно заживо ее погребли…» – неприятно царапнуло по сердцу наследника.
– Что же мы теперь делать станем? – спросил он Галу, хлопотавшую у костра.
– Ждать! – вместо невесты коротко бросил Ратибор, раскатывая меховой спальник поверх уложенных на снег еловых лап.– Три ночи ждать чуда. Ждать и надеяться!
Первой пришла боль. Жестоко вырвала меня из убаюкивающих объятий милосердного, предсмертного сна. Выгнула дугой тело, заставляя кровь жарче струиться в онемевших, атрофировавшихся конечностях. Вгоняла раскаленную иголку под каждый ноготь, а затем – в каждый пальчик, в руки и ноги. Сращивала порванные сухожилия, наживляла новые мышцы, восстанавливала кости. Исцелила отбитую селезенку и сломанный позвоночник, залатала пробитый череп и вынула осколки костей, пронзившие легкие. Филигранно возродила сгнившие нервные окончания, до этого сухие и почерневшие. Я сделала первый робкий вздох и открыла прозревшие глаза...
На вторую ночь возникло восприятие. Кристаллы показывали мне тысячи чужих миров, находящихся далеко за пределами известных нам галактик. Я еще не понимала – кто я, но послушно, как губка, впитывала открывающиеся мне знания. Я постигла технологии давно ушедших цивилизаций и языки инопланетных народов, тайны тибетской медицины и подлинное происхождение строителей гигантских пирамид страны Та-Кем, чаще называемой Египтом. Химия, богословие, теология, астрономия и ядерная физика непрерывно сменяли друг друга ярким калейдоскопом. К моему обновленному, безукоризненному телу прибавились изощренный ум, мощный интеллект, невероятная интуиция и холодный прагматизм. Душа отсутствовала. Я стала безликой машиной, самой совершенной на свете.
А на третью ночь появились они… Трое старцев, даже внешне схожих между собой, словно близнецы- братья. Убеленные сединами, одетые в развевающиеся, свободные, ангельские одежды. Мудрые, голубоглазые и добрые, как родные дедушки. Они окружили меня, обняли слабыми руками и поцеловали иссохшими губами, а я с восхищением и благодарностью приняла их бесценный дар – дар осознания самой себя. Я вспомнила все произошедшее со мной и узнала их, дорогих моему сердцу друзей – шамана Порфирия, крылатого Хизли и директора Захарию.
– Браво, капитан! – беззвучно хлопнул в ладоши директор.– Вы не только оправдали все мои надежды, но совершили подвиги, достойные если не богов, то, по крайней мере, титанов!
– Ах, господин Финдл,– это всецело ваша заслуга, ведь вы и в Школе любили загадывать нам различные загадки и ребусы,– скромно потупилась я.
– Ну и начудил же ты, дружище! – покачал лысой головой Хизли.– Совсем замучил нашу милочку со своими пророчествами.
– Неужели это еще не все? – с нехорошим предчувствием испугалась я.
Старики проказливо захихикали.
– Твой путь к Вратам только начинается,– предупредил шаман.
– О, боги милосердные, спасите меня! – Я измученно подняла глаза к хрустальному своду пещеры.
– Каким богам ты молишься? – удивились все трое.
– Ну, есть же в этом мире какая-то высшая сила! – окончательно растерялась я.
Хизли хихикнул – на этот раз неприкрыто злорадно, директор нахмурился, а Порфирий разочарованно всплеснул руками.
– Вот тебе раз, учили-учили ее – и все насмарку! – ненатурально расстроился Захария.
– Нелегко постигать себя! – укорил его шаман, видимо, более снисходительный к моим промахам.
– Еще не поздно правильно оценить свою душу,– успокоил меня техасец.– Было бы желание…
– Иди! – Директор повелительно простер руководящую длань.– Кому много дано, с того много и спросится. Ты не поняла косвенных намеков, значит, нам придется учить тебя прямо и грубо, как котенка тыкая мордочкой в совершенные ошибки и промахи!
– Куда тыкая? – еще пуще испугалась я.– В лужу?
Но видения не ответили, истончаясь, тая на глазах и превращаясь в легкую дымку...
А в следующее мгновение по ушам резанул громкий, пронзительный вой, грубо выбрасывая меня в реальный мир…
– Помогите, верните мою прелесть! – отчаянно голосил Антонио, хрипя и срываясь на визг.
Я вздрогнула и протестующе вытянула перед собой руки, намереваясь оградиться от этого дикого крика, сворачивающего мои внутренности в один встревоженно пульсирующий комок, выедающего душу и выгрызающего мозг. Случайно заметила браслеты на своих запястьях, полыхающие переливающимся пламенем, ярким как никогда. Первым же небрежным щелчком не то чтобы отвалила тяжелый камень, плотно закупоривающий вход в пещеру, а просто разнесла его в облако мелких осколков, мысленно переживая – лишь бы никого снаружи не задело. И вывалилась на склон горы такой, какой лежала в хрустальной пещере,– в одной развевающейся на ветру просторной полотняной рубахе. Неприбранная и непричесанная, пошатывающаяся на подгибающихся от онемения ногах, вмиг ставших чужими и непривычными, с вытянутыми вперед дрожащими пальцами. Не поймешь кто: то ли упырь, из домовины выбравшийся, то ли ведьма, из гроба восставшая. Под моими босыми ногами дымился, таял снег, а на свежих прогалинах тут же буйно пробивалась молодая зеленая трава. Оттолкнув окаменевшего Феникса, замершего с топором в руках, я мельком хмыкнула в перекошенное лицо Айма и улыбнулась, постаравшись сделать это как можно нежнее, обомлевшему Алехандро. Судя по тому, что любимый мужчина вдруг глухо застонал и обморочно повалился на спину, улыбка мне не удалась. И наконец, я налетела на источник нечеловеческого вопля…
Богобоязненный послушник Антонио, распластавшись в сугробе и судорожно обнимая неразлучный том священного Писания, голосил с силой, неожиданной для столь хилого горла. Он орал так, как не кричат даже пытаемые на дыбе смертники, и всем сразу становилось понятно – мальчишка лишился чего-то важного, более ценного для него, чем сама жизнь или спасение собственной души.
Я взметнула руку, желая извлечь Антонио из снега, но не рассчитала мощности своего энергетического импульса. Мальчишку выдернуло из ледовой норы, подняло на метр в воздух, перевернуло и швырнуло в соседний сугроб.
