одна, а именно та, которую он построил в монастыре Карота. Ее атриум имеет ширину в сорок футов, а длину пятьдесят четыре, то есть равную диагонали квадрата, крылья этого атриума имеют ширину, равную одной из трех частей общей длины. Колонны коринфского ордера имеют толщину в три с половиной фута, а высоту в тридцать пять. Из атриума попадаешь в перистиль, то есть в клуатр, как монахи называют свои дворы, который по стороне, примыкающей к атриуму, делится на пять частей, а по боковой – на семь с тремя поставленными друг на друга ордерами колонн, причем дорический – внизу, а над ним – ионический и коринфский. Напротив атриума находится трапезная, имеющая в длину два квадрата, а в высоту поднимающаяся до уровня перистиля, включая окружающие ее удобнейшие служебные помещения. Лестницы – винтовые и овальные и не имеют в центре ни стены, ни колонны, ни какой-либо иной средней части, которая их поддерживала бы. Ширина их равна тридцати футам, и ступеньки их положены так, что поддерживают друг друга, будучи укреплены в стене. Постройка эта целиком выложена из обожженного камня, то есть из кирпича, кроме колонных лаз, капителей, импостов арок, лестниц, облицовок карнизов, всех окон и всех дверей.
Для черных бенедиктинских монахов в их монастыре Сан Джорджо Маджоре в Венеции тот же Палладио построил огромнейшую и прекраснейшую трапезную с папертью впереди, а также начал закладку новой церкви, которая, судя по ее модели, настолько прекрасна по своей композиции, что, если только она будет закончена, она окажется произведением поразительным и поистине великолепным. Кроме того, им же начат фасад церкви Сан Франческо делла Винья, который достопочтеннейший Гримани, патриарх аквилейский, строит из истринского камня, не скупясь на расходы со свойственной ему великолепной щедростью. Коринфские колонны этого фасада имеют у своего основания толщину в четыре пальмы и высоту в сорок пальм, и весь цоколь уже выложен.
В Гамбарайе, местечке в семи милях от Венеции, на реке Бренте, тот же Палладио выстроил весьма удобное жилище для венецианских дворян мессера Никколо и мессера Луиджи Фоскари, а другое в Марокко, поместье в Местрино, для кавалера Моццениго. И точно так же в Пьомбино для мессера Джорджо Корнаро; в Монтаньяне для великолепного мессера Франческо Пизани; в Дзигоджари, Падуанской области, для вичентинского дворянина Адовардо Тьене; в Удине, фриульской области, для синьора Флориано Антонини; в Монте, также фриульской области, для великолепного мессера Марко Дзено с красивейшим, окруженным портиками двором; во Фратте, местечке в Полезине, большое строение для синьора Франческо Бадоаро с очень красивыми и занятными лоджиями. Равным образом недалеко от Азоло, местечка в тревизской области, он завершил очень удобное жилище для достопочтеннейшего синьора Даниелло Барбаро, избранника аквилейского, писавшего о Витрувии, и для его брата, светлейшего мессера Маркантонио, жилище скомпонованное настолько прекрасно, что лучшего и большего невозможно и вообразить. В числе прочего он сделал там фонтан, очень похожий на тот, что был заказан папой Юлием в Риме для своей виллы Джулиа, сплошь покрытый лепниной и живописью, исполненными выдающимися мастерами
В Генуе мессер Лука Джустиниано построил себе по проекту Палладио дом, почитающийся очень красивым, каковы, впрочем, и все упомянутые выше сооружения. Если бы я, однако, захотел перечислить все особенности тех красивых и диковинных находок и затей, которыми отличаются эти постройки, получилась бы нескончаемая история. А так как скоро выйдет в печать сочинение Палладио, состоящее из двух книг о древних сооружениях и одной о тех, которые он сам построил, я больше ничего о нем не скажу, ибо этого сочинения будет достаточно, чтобы в его лице признали того выдающегося архитектора, каковым считает его всякий, кто видит прекраснейшие его творения. Я уже не говорю о том, что он еще молод и непрерывно занят изучением своего искусства, а потому мы вправе ожидать от него произведений, изо дня в день все более и более значительных. Не умолчу и о том, что столько различных доблестей сочетаются в нем с натурой до такой степени ласковой и благородной, что полюбить готов его каждый. Потому же он удостоился быть принятым в число флорентийских академиков рисунка вместе с Данезе, Джузеппе Сальвиати, с Тинторетто и с Баттистой Фаринато из Вероны, как об этом будет сказано в том месте, где речь пойдет об этих академиках.
Венецианский живописец Бонифаций, которого я раньше не знал, также достоин упоминания в числе стольких выдающихся художников за его большой опыт и умение как колориста. Помимо многих картин и портретов, рассеянных по всей Венеции, он в церкви сервитов этого города написал на дереве для алтаря с реликвиями образ с изображением Христа в окружении апостолов и Филиппа, который как бы говорит: «Domine, ostende nobis Partem». Эта вещь исполнена в прекраснейшей и добротной манере. В церкви же монахинь св. Духа перед алтарем Богородицы он написал на дереве же другой великолепнейший образ с бесчисленным количеством мужей, жен и младенцев всякого возраста, которые вместе с Девой Марией поклоняются Богу Отцу, изображенному в небесах и в окружении многих ангелов.
Также и Якопо Фалларо – живописец с очень хорошим именем, написавший в церкви Инджезуата на створках органа блаженного Иоанна Коломбини, на которого в консистории возлагается папское облачение в присутствии большого числа кардиналов. Другой Якопо, по прозванию Пизболика, написал в венецианской церкви Санта Мариа Маджоре алтарный образ с изображением парящего в воздухе Христа, окруженного многими ангелами, и внизу – Богородицы с апостолами. А некий венецианец Фабрицио написал на стене одной из капелл церкви Санта Мариа Себенико благословение крещенских вод со многими, написанными с натуры, портретами, исполненными с большой легкостью и в отличной манере.
О ЛЕОНЕ ЛЕОНИ АРЕТИНЦЕ И ДРУГИХ СКУЛЬПТОРАХ И АРХИТЕКТОРАХ
Поскольку уже говорилось выше об аретинском скульпторе кавалере Леони, но в разных местах, от случая к случаю, неплохо будет, если мы здесь в порядке последовательности расскажем о его произведениях, поистине достойных того, чтобы они прославились и сохранились в памяти потомков. Итак, начав с ювелирного дела и смолоду создав много хороших вещей, и в частности много портретов с натуры, вырезанных им на стальных штампах для медалей, он за немногие годы достиг такого совершенства, что стал известен многим государям и великим людям, в частности императору Карлу V, который, признав его дарование, занял его работами более важными, чем медали. Так, вскоре после того, как он познакомился с Его Величеством, он отлил из бронзы совсем круглую, большую, натуральной величины статую этого императора, а затем одел ее в очень нарядные доспехи, состоявшие из двух тончайших оболочек, которые легко снимаются и надеваются, причем все это пригнано настолько изящно, что всякий, кто видит эту статую одетой, не замечает и едва ли может поверить, что под этим она голая, когда же она голая, никто никогда и не поверит, что ее так хорошо можно одеть в доспехи. Статуя эта опирается на левую ногу, а правой попирает лежащую фигуру, которая олицетворяет Ярость, закована в цепи и держит в руке факел, а под ней разбросано разного вида оружие. На пьедестале, находящемся ныне в Мадриде, начертаны следующие слова:
После этих двух статуй Леоне вырезал большой штамп для чеканки медали с портретом Его Величества и с гигантами, испепеляемыми перунами Юпитера, на оборотной ее стороне. За эти работы император пожаловал Леоне пятьдесят дукатов в год, положив их на его имя в Миланский монетный двор, и удобнейший дом в округе Морони, а также рыцарское звание ему и его семье, предоставив всякого рода дворянские привилегии и его потомкам. Пребывая вместе с Его Величеством в Брюсселе, Леоне занимал комнаты в собственном дворце императора, который иной раз в свободное время и заходил к нему посмотреть, как он работает.
Вскоре после этого он изваял из мрамора статую опять-таки императора, затем статуи императрицы и короля Филиппа и, наконец, бюст того же императора, который должен был стоять на высоком месте между двумя картинами, отлитыми на бронзовых плитах. Из бронзы же он сделал бюсты королевы Марии, тогдашнего римского короля Фердинанда, его сына Максимилиана, нынешнего императора, и королевы Элеоноры, которые королева Мария, их заказавшая, поставила в галерее дворца в Бриндизи. Однако долго они там не простояли, так как король Франции Генрих из мести спалил эту галерею, оставив надпись со словами: «
